Офшор о двух концах

Истинные цели борьбы с офшорами в России могут выходить далеко за пределы объявленной кампании против налоговых уклонистов. Чем обернется деофшоризация — выводом налоговых преступников на чистую воду или завуалированным отъемом честного бизнеса?

Чтобы спрогнозировать будущее офшоров, нужно учитывать два глобальных тренда. В середине 1990‑х годов развитые страны сильно обеспокоились ростом масштабов уклонений от уплаты налогов с использованием офшоров и договорились между собой, что с этим явлением нужно бороться. Последовали создание всевозможных контролирующих организаций, решения «Большой двадцатки» по ограничению офшорных схем, давление судебных властей США на офшоры. Большинство офшоров дрогнуло под таким натиском и принялось избавляться от важнейшего элемента своей деятельности — тайны бенефициарного владения. Наиболее популярные юрисдикции отказались от таковой уже несколько лет назад: когда вы пытаетесь открыть счет в банке на офшорную компанию, у вас в первую очередь запрашивают информацию о том, кто этой компанией владеет. Использование офшорных схем для того, чтобы спрятать владельца, стало крайне затруднительным. Думаю, в ближайшие годы офшоры будут поставлены в еще более жесткие условия, и сокрытие информации о конечном выгодоприобретателе станет полностью невозможным. Далее, получив на руки данные о бенефициаре, каждая страна самостоятельно пытается решить проблему обложения налогами тех людей, которые по каким-либо соображениям регистрируют собственность в офшорах.

Второй тренд в некоторой мере противоречит первому. На финансовом рынке использование офшорных компаний приобрело критически важное значение. Для выпусков акций, облигаций, всевозможных кредитных соглашений, инвестиционных партнерств бизнес прибегает именно к офшорам: их очень просто, быстро и дешево создавать под решение конкретной задачи. Кроме этого, у них достаточно сильная правовая защита, поскольку большинство офшорных юрисдикций работает по саксонскому праву. Ну и, разу­меется, через цепочку компаний бизнес может использовать возможности соглашений об избежании двойного налогообложения, для того чтобы минимизировать свои налоговые платежи. Эта конструкция совершенно легальна и употребляется крупными компаниями повсеместно.

Россия подключилась к борьбе с офшорами, держа в голове два мотива. Минфин утверждает, что цели деофшоризации исключительно фискальные: собрать больше налогов. С этим трудно спорить. Государство имеет право облагать граждан налогами и бороться с теми, кто от них уходит. Но есть и второй мотив, и он очень четко прослеживается в деятельности российских властей: раскрытие бенефициарных владельцев помогает государству оказывать на бизнес давление, вплоть до рэкета. Не забылась еще история с аэропортом Домодедово, когда после теракта прокуратура безуспешно пыталась обнаружить владельцев бизнеса. Если бы имена прямых собственников аэропорта не были так надежно сокрыты в сложной структуре собственности, им бы, полагаю, не поздоровилось.

Это не пустые слова. Из многочисленных бизнес-опросов и частных разговоров с предпринимателями можно сделать вывод: боязнь того, что у нас принято называть коррупцией, а по факту является рэкетом, очень высока. Раскрытие информации о владельцах может привести к печальным последствиям, особенно на уровне малого и среднего бизнеса: отбирать собственность станет проще, особенно если заставить компании перерегистрироваться в России. Принято считать, что офшоры — удел крупных компаний, но это не так. Малый и средний бизнес тоже применяет их, если ему так проще работать, чем через наличный оборот. Создание офшорной компании обходится в зависимости от юрисдикции в сумму от тысячи до десяти тысяч долларов. Это копейки с точки зрения бизнеса. Следовательно, карательные действия, направленные против крупных компаний, могут аукнуться значительно шире. Как известно, после дела ЮКОСа давление на бизнес и захват собственности начались по всей стране и на всех уровнях власти. Так же и здесь: если закон создает инструмент для того, чтобы государство могло давить, чиновники будут этот инструмент использовать.

По большому счету Минфин сегодня пытается построить систему борьбы с уходом от налогообложения по американскому образцу: она также базируется на раскрытии информации о бенефициарном владении. Но если в США преследуются как граждане, так и компании, то в России борьба разворачивается исключительно против личных доходов. Я не верю, что после принятия закона о контролируемых иностранных компаниях сбор налогов увеличится многократно. Скорее всего, в первые пять лет налоговики вообще не добьются никакого заметного прогресса в объемах налоговых сборов.

О том, насколько эффективна взятая нашим государством за основу американская система, можно поспорить. Не то чтобы американцы добились фантастического успеха в борьбе с налоговыми уклонистами, однако они целенаправленно над этим работают. Решением этих задач занимается огромное подразделение Службы внутренних доходов с колоссальной информационной базой данных. Вопрос в том, сможет ли российский Минфин организовать нечто подобное — следить за исполнением закона, договориться с другими юрисдикциями о получении налоговой информации — или мы в очередной раз будем наблюдать за избирательным применением законодательства? В отечественных налоговых до сих пор перекладывают бумажки: ты готовишь декларацию в электронном виде, но сдаешь в бумажном, и ее начинают по листочку проверять. Между тем контроль офшоров потребует титанического труда по обработке информации о банках, счетах, владельцах, которую можно осуществить только в компьютерном режиме. Пока, на мой взгляд, ни Минфин, ни ФНС к этому не готовы. Зато другая часть государства, которая любит заниматься рэкетом, вполне в состоянии этой базой данных воспользоваться.

Пока непонятно, как далеко зайдет власть в борьбе с офшорами. Деофшоризация в крайней форме насильственной перерегистрации собственности — это ошибка. Дело ведь не в том, где компания зарегистрирована, а в том, платит ли она налоги, ей приписанные. «ВымпелКом», к примеру, — российская компания или международная? Зарегистрирована она в Голландии. Обязательно ли заставлять ее перерегистрироваться в России? В глазах инвесторов это международная компания с уклоном в развивающиеся рынки. После перевода в Россию для нее станут дороже займы, акции потеряют в цене. Кто компенсирует владельцам этот ущерб?

Единственным стимулом для органичного возвращения бизнеса из офшоров может стать только защита прав собственности. Создание независимого суда, равенство граждан перед законом, политическая конкуренция, свобода средств массовой информации — все это автоматически приведет к тому, что права собственности будут защищаться. Иного пути нет. Если Россия хочет существовать как государство и экономика, то однажды это произойдет, и вопрос лишь в том, когда именно — через год или через пятнадцать лет. Рыночная экономика — это контракт, она зиждется на договорных отношениях. Контракты время от времени, случается, нарушают. А защита интересов по контракту осуществляется судом. Только через закон и справедливое его исполнение можно защищать право собственности. При этом модель независимого суда может быть разной. Часто приводят в пример авторитарный режим, который добился экономического успеха, — Сингапур. Но до недавнего времени высшим судебным органом Сингапура оставался Высокий суд Лондона. Возглавивший правительство Ли Куан Ю понимал, что создать эффективную судебную систему при коррумпированном обществе невозможно. Только тогда, когда в Сингапуре выросли собственные независимые суды, решено было отказаться от британской верховной инстанции.

Всемирный банк в 2005 году в своем очередном докладе о мировом развитии проанализировал опыт разных стран в области совершенствования инвестиционного климата. В отдельных государствах осуществлялись меры выборочного вмешательства: они, условно говоря, взялись развивать нанотехнологии в отдельных секторах промышленности. Для этого создавались особые условия, экономические зоны, разрабатывалось специальное законодательство, вводились налоговые льготы. Практика показывала, что денег тратилось много, а отдача была минимальной. Другие же государства принимали решения о том, чтобы улучшать условия для ведения бизнеса повсеместно — а какой конкретно сектор промышленности смог вырасти в серьезную конкурентоспособную отрасль, стало понятно через несколько лет. В большинстве случаев именно такая горизонтальная работа с инвестиционным климатом приносит лучшие результаты. Если мы хотим, чтобы бизнес вел себя по-честному, выходил из тени и не боялся регистрироваться в России, — значит, нужно действовать широкими мазками и бороться за справедливость российских законов и суда. Иначе встанет вопрос не о потенциальных издержках деофшоризации, а о выживаемости российской экономики вообще.