Говорят, любая инновация проходит три фазы. Первая: что за чушь? Вторая: что-то в этом есть. Третья: кто же этого не знает? Сейчас вопрос о гражданском обществе в России переходит из второй фазы в третью.

Хочу напомнить, что еще четыре года тому назад достаточно авторитетные политтехнологи говорили, что нет в России гражданского общества. Потом они же говорили, что есть, но оно слабое и недостаточно развитое. Сегодня о гражданском обществе говорит президент в инаугурационной речи и пишет самый богатый заключенный. У меня это вызывает некоторые опасения, поскольку я опасаюсь, что, перескочив фазу "кто же этого не знает?", мы не ответим на ключевые вопросы и обретем некоторое религиозно-мифологическое отношение к гражданскому обществу, которое опять приведет нас к разочарованию.

Есть такая хорошая фраза: "Мы, русские, не едим лягушек. Мы на них женимся". Есть ощущение, что мы то же самое пытаемся сейчас сделать с гражданским обществом, полагая, что от поцелуя страстного, особенно если он будет исходить, например, от главы государства, лягушка превратится в принцессу. Взгляд экономиста тут, может быть, наиболее здоровый, потому что он циничней и рационалистичней других профессиональных взглядов. Итак, на какие вопросы хотелось бы ответить прежде, чем жениться?

Главные вопросы

Во-первых, а зачем гражданское общество? Есть в нем какой-нибудь функциональный смысл или нет? Есть догадка, что в приличном обществе нехорошо появляться без платочка в кармане. Может быть, это платочек в кармане, без которого не пускают в G8 или куда-нибудь еще? Надо понять — зачем?

Во-вторых, нерешенным остается вопрос о месте гражданского общества. Вроде бы у государства и у бизнеса тоже не очень определенные места… И все же, где должно располагаться гражданское общество, — вопрос открытый.

Третий вопрос: все, кто теперь считает, что гражданское общество у нас в России есть, говорят о том, что оно слабое, неразвитое… А в чем его слабость? Как ее измерить? Иначе мы не ответим на вопрос, как она преодолевается.

И, наконец, четвертый вопрос: гражданское общество — это роскошь или средство передвижения? Распространенный взгляд — давайте мы сначала обеспечим экономический рост, а потом позволим себе некоторую роскошь в виде гражданского общества. По существу вопрос в том, какие стратегические последствия вызывает гражданское общество и как это связано с проблемой экономического роста.

Сразу оговорюсь, что меня не очень трудно пока поколебать в моих позициях, потому что я продолжаю находиться в тяжелых размышлениях по каждому из этих четырех и еще по целому ряду вопросов.

Третий певец

В начале XX в. экономисты про гражданское общество не говорили вообще. Взгляд был примерно следующий: есть вещи, которые хорошо делает рынок, есть вещи, которые рынок сделать не может, это так называемые провалы рынка. Эти провалы рынка должно закрывать государство. Рынок первичен, и если он не справляется, то государство должно сказать свое слово.

В течение XX в. государство в разных странах сказало очень много разных слов, и к 70-м гг. XX в. накопился такой опыт, который позволил экономистам говорить о провалах бюрократии наряду с провалами рынка. По-моему, лучше всех это положение выразил нобелевский лауреат Джордж Стиглер. Он сказал: "Решая вопрос о соотношении рынка и государства, мы поступили как тот древнеримский император, который должен был судить конкурс двух певцов и, услышав первого певца, немедленно присудил приз второму".

Увидев, что рынок плохо справляется со своими задачами, мы присудили в XX в. приз государству. Но государство еще хуже справляется с теми задачами, с которыми не справился рынок.

И вот тут-то и возникла ситуация, связанная с третьим певцом. Гражданское общество — это третий певец на конкурсе. О чем он поет? Поет, казалось бы, об очень далеких от экономики вещах. О взаимных правах. Главная ария гражданского общества, главная ее тема — это взаимные права. Оказалось, что это имеет очень большой экономический смысл.

Рональд Коуз, нобелевский лауреат, говорил, что права есть ключ к решению проблемы внешних эффектов. Что такое проблема внешних эффектов? Те же провалы рынка, те же экологические загрязнения, те же вопросы неиспользованных энергий. Все то, что рыночная, контрактная система в себя не умещает, действующая политическая система не видит и не переваривает, превращается во внешние эффекты — положительные или отрицательные. Оказывается, для того чтобы решить проблему внешнего эффекта, нужно установить право.

Вот очень простой пример из Коуза: фабрика дымит и мешает дышать местной общине. Что делать в этих условиях? Запретив фабрике дымить, мы наносим ущерб фабрике, и не только ее владельцу. Мы лишаем прав тех людей, которые там работают. Итак, вопрос: кому принадлежит право? Фабрике — право дымить или населению — право дышать?

Коуз утверждает, что несущественно, за кем вы закрепите это право. Важно, чтобы оно было закреплено, потому что дальше произойдет самое важное: если вы закрепили за фабрикой право дымить, а значит, работать, получать доходы, то местное сообщество будет платить фабрике за установку очистных сооружений. Если вы местному сообществу предоставите абсолютное право дышать свежим воздухом, значит, владельцы фабрики будут платить. При этом существует масса вариантов: например, сделать членов местного сообщества акционерами этого предприятия, кашляющими, но получающими доходы…

Так вот, вопрос о том, какие права надо устанавливать и как этими правами обмениваться, — это вопрос компетенции гражданского общества. Собственно, обилие вариантов решения этих вопросов — это и есть предмет деятельности в той сфере, где нет монополии власти, где есть разные группы интересов, где есть разные субъекты, способные свои права присваивать, отчуждать, обменивать, реализовывать и так далее.

Пример — Киотский протокол. На мой взгляд, в 1990 г. было достигнуто гениальное решение проблемы выброса углеводорода — установление квот и возможность торговать ими. Тогда вопреки традиционному положению вещей менее развитая и более загрязненная страна получает инвестиции на снижение экологических выбросов. Скажем, в Манчестере уже 150 лет снижали выбросы, а в Магнитогорске этим, по-моему, не занялись до сих пор. Естественно, единица снижения стоит дешевле в Магнитогорске. Таким образом образуется огромный рынок инвестиций в экологию, востребуется независимый мониторинг экологических организаций, потому что никто не поверит системе сертификации, основанной на интересах местной власти или местного бизнеса. По некоторым расчетам, Россия теряет до $5 млрд в год, не ратифицируя Киотский протокол. Это к вопросу о том, как создание прав, размен прав решает проблемы этих самых внешних эффектов.

Отсюда получается, что у гражданского общества есть своя песня, своя роль, своя функция, которая связана с тем, что эти внешние эффекты — эффекты, не улавливаемые политической или рыночной системой, — нужно находить, выявлять и вдвигать в повестку дня.

И это не лоббирование. Это то, что в английском языке называется advocacy — продвижение интересов, оказавшихся за пределами системы. И нужно добиваться соглашения различных групп, которые могли бы быть заинтересованы в решении этих вопросов, в устранении отрицательных или достижении положительных внешних эффектов.

Александр Аузан,
заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ, профессор; президент Института Национального проекта "Общественный договор".