Елена Деревщукова – тележурналист, медиапродюсер, руководитель ООО «Видео-Пресс-Новости».
Плейбэк – социальная практика, связанная с психологией и современным искусством.
Зрители делятся своими личными историями, актеры воспроизводят эти истории в коротких импровизациях – перформансах.
Отделим playback-театр от обычного театра. В чем его отличие?
В обычном вы смотрите готовую историю, которая поставлена, отрепетирована и незыблема.
А в плейбэк-театре представление рождается прямо на сцене непосредственно из историй, которые рассказывают зрители. Актёры заранее никогда не знают, что они сыграют.
Давно существует твой проект?
Как команда (это 5 актеров + 1 музыкант), мы скоро отметим трёхлетие.
До этого все актёры больше года учились в Центральной плейбэк-школе (в Краснодар приезжали москвичи и даже международные тренеры в 2018-2019 годах), где получили международные сертификаты плейбэк-практиков.
Изначально нас было семь человек, сейчас уже два года стабильно нас пятеро.
Мы в команде очень ориентированы на фразу Славы Полунина: «Работай только с теми, кого хочется обнять».
Мы действительно очень дружим, ну помимо того, что мы с мужем тут играем.
И «Мельницей» мы называемся отчасти оттого, что у Славы Полунина – творческая лаборатория «Желтая мельница», это для нас ориентир.
Где находите зрителей?
Вариант 1. Ищем любую, какая нравится, площадку в городе, придумываем интересную, важную для нас тему, «клеим афиши», зовём друзей-знакомых. Пиарим событие, и люди приходят по билетам.
Вариант 2. Играем в рамках социального или коммерческого мероприятия: открытие / закрытие, выставка, фестиваль. Тут нам или платит организатор, или мы играем просто за идею, если нас она вдохновляет.
Вариант 3. Нас «заказывают» большие корпорации и госструктуры для работы с коллективом: чтобы люди разговорились, чтобы акцентировать внимание на важной теме.
Например, мы работали на форуме «Без границ», который организовал Фонд развития бизнеса Краснодарского края, там были собраны люди с ограниченными возможностями, благотворительные организации и госструктуры, которые занимаются интеграцией инвалидов в социум.
Вот тут и рождается «ретикуляция» – связь между людьми через проигрывание простых житейских историй. Обнаруживаются смыслы этой группы, мотивы, сложности.
А еще наш показ – возможность для каждого её члена быть услышанным.
Был, скажем, момент, когда инвалид-колясочник «выкатился» к нам, и рассказал свою душещипательнейшую историю, как он решился и переехал в другой регион, хотя никто в него не верил.
А потом группа глухонемых отправила на сцену своего человека рассказывать его историю через сурдо-переводчика. Они хотели, чтобы она была озвучена и показана. Вот это все мы отыграли.
То есть ваш театр про боль?
Playback – социальный театр, он идёт туда, где больно, непонятно. Мы работали и для онкобольных, которые борются за жизнь, когда их бросают близкие. И для матерей, воспитывающих детей с аутистическим спектром заболеваний.
Приезжали в экопоселение, где было противостояние подростки-взрослые: показывали им, как взрослые сами были подростками.
Однажды играли на свадьбе, которая собрала два настороженных клана, как Монтекки и Капулетти. Хорошо, что молодожены понимали, что у них сложности с их родами.
Перед застольем мы показали перформанс про то, как люди знакомятся, находят друг друга, по сути, показали истории их родителей – были и слёзы, и смех, все стали рассказывать свои истории, в результате люди в теплой атмосфере отправились за праздничный стол.
Мы планировали поехать и в тюрьму (пока не доехали).
Там, где есть какой-то конфликт, мы делаем его видимым.
Есть другие плейбэкеры в Краснодаре?
В Краснодаре четыре плейбэк-театра, они все очень разные, и один не похож на другой.
Раньше каждый сам по себе репетировал и делал свои перформансы. 26 февраля плейбэк-театр «Всегда» предложил всем желающим плейбэкерам прийти на общую репетицию, чтобы сделать открытый перформанс.
Пришло человек 20. Было мощно. После этого мы иногда вместе репетируем и делаем нечто общее.
Например, в коллаборативном playback-проекте «Свое место» на площадке «Типографии» (ЦСИ «Типография» признана Минюстом России иностранным агентом, закрылась в мае 2022. – ред.) мы собирали деньги для поддержки благотворительной организации «Открытая среда».
Вы пользуетесь какими-то шаблонами, приёмами, когда разыгрываете истории?
Есть так называемые формы. Эти формы позволяют структурировать историю. А содержание мы заливаем, так сказать, на месте.
Например, если рассказчик сам по себе весёлый и интересный, и он свою историю рассказал настолько ярко, что мы его уже не переиграем, то мы выбираем форму не вербальную, а пластическую, музыкальную – для того, чтобы эту историю сохранить, только дать ей какую-то окраску.
Если история травмирующая, то мы никогда не играем её в форме истории, потому, что это ретравматизация, и есть оченьчёткие экологичные правила, как в этом случае поступать, например, форма «Монологи».
Если, например, в истории видна трансформация героя, то она играется в форме «Большой истории».
И каждая форма имеет свою драматургическую наполненность, она выбирается потому, что там есть определённые фазы.
В голове мы себе простраиваем этот путь: в чём была трансформация героя, в чём «сердце», в чём мораль, и в этом всей труппе помогают вопросы кондактора-ведущего (он не просто слушает историю, он её структурирует, чтобы актёры понимали, как её играть).
Кондактор в 90% случаев – я, в 10% мы ведём вдвоём с Екатериной Черничкиной попеременно.
Это фишка нашей команды, так больше никто не может, чтобы было два кондактора.
Были ли неудачные «отыгрыши» чужих историй? Чтобы человеку не понравилось, как его показали?
Это вопрос не к актёрам, а к глазу смотрящего зрителя. Кто-то не готов что-то увидеть и принять, и что ему ни расскажи и не покажи, у него «своя волна».
Мы работаем не на рассказчика истории, а на зал. Мы чувствуем, когда люди в зале сидят, как деревянные (в начале перформанса почти все такие) или когда они тёпленькие уже и плачут и смеются с нами.
Бывают сложные аудитории, например, на корпоративных перформансах, куда их «загнали» начальники отделов, и тогда тот, кто расскажет честную историю, будет сильно рисковать. Тут нам, конечно, сложнее. Но чем «деревянней» публика, тем мы им нужнее.
Обиженных и недовольных не было никогда, никто не хлопал дверью. Но иногда говорят: «Ой, а что так грустно?» или «Ой, а что так весело?» или «Вот тут вы не дотянули...»
Не всё в перформансе относится к ответственности актёров, есть такое понятие в жанре плейбэк, как «поле», его создают все присутствующие.
Если, например, бегают дети и собаки, то это отвлекает внимание, и распадается атмосфера доверия.
А дети бывают на спектаклях?
Вообще, мы специально приезжали в детский лагерь и играли для подростков. Они были в восторге.
Я считаю, плейбэк очень круто работает именно для подростков, он им жизненно необходим.
Что делаете, если «рассказчик» у вас на спектакле заплакал?
Прекрасно. Плачем вместе с ним. Успокаиваем. Вопросы задаём такие, чтобы он увидел выход из ситуации в ресурсное состояние.
Не все истории с хорошим концом, оптимистичные и прямо заряженные на позитив, есть очень минорные жизненные ситуации и «нересурсное состояние».
Мы все это честно отображаем, проживаем, но так как мы работаем на «поле», то есть на весь зал, мы очень тактично ищем и создаём ресурс.
Например, можем сыграть «задом наперёд» историю разрыва отношений, показывая то ценное, лучшее, что там было.
Создается впечатление, что плейбэк-театр – это больше практика психотерапии, чем театр, заимствующая техники расстановок и гештальт-терапии. Чего все-таки больше, психотерапии или искусства?
Это гораздо больше, чем просто психотерапия. В психотерапии вы приходите, и вас лечат.
Мы никого не лечим, эффекты, которые происходят на плейбэк-перфомансе, такие же, как катарсис: инсайты, озарения, изменения.
Плейбэк-театр не стремится ни к какой терапевтичности, мы эти «психологизмы» стараемся убирать, хотя среди российских плейбэкеров очень много психологов, гештальтистов.
Но глобально нам просто нужно быть людьми рядом с людьми.
Никаких практик расстановок или гештальт-терапии в плейбек-театре нет, хотя исторически они, скажем так, двоюродные сёстры-братья.
Ваш театр – финансово выгодный проект? Сколько зарабатывают актеры за спектакль?
Мы вообще не рассматриваем его как коммерчески значимый. Его ценность для нас настолько высока, что она не выражается деньгами.
Все участники вкладывают свои деньги в репетиции, проезд, покупку реквизита, инструмент, аренду площадки, – всё для того, чтобы играть.
Это для нас предельное удовольствие. У нас у всех есть основные работы, бизнес, а плейбэк – увлечение, хобби. Мы делаем 10-15 перформансов в году.
Если это спектакль по билетам, то билеты (обычно 800 руб.) только окупают расходы, актёры, как правило, ничего не зарабатывают.
Если корпоративный заказ (он стоит от 50 000 руб.), то есть продюсер, есть договор, и доход делится между актёрами за минусом всех расходов.
Но мы не хотим ставить это на поток. Мы готовимся к каждому перформансу как к священнодействию. Но, конечно, когда люди нам платят деньги, мы понимаем, что наш труд оценен.
Если это не бизнес, то как вы хотели бы развивать проект?
Мы пытались написать грантовый проект, придумали ему рабочее название: «Все – сёстры/братья»: хотели объездить как можно больше территорий и сыграть перформансы про родство, про братство-сестричество, толерантность, попытку понять другого человека и принять свою неидеальность.
Это такая миролюбивая сила, которую хотелось не только в Краснодаре, но и по краю, и по региону распространить. Но проект пока так и не дописан.
А вообще я бы сделала в Краснодаре плейбэк-центр, где бы играли каждую неделю все команды.
Я бы обучила людей, чтобы в каждом вузе, школе, организации, заводе и была своя команда плейбэка. Зачем?
Для эмоциональной «гигиены», для профилактики конфликтов, суицидов, разводов. Чтобы люди, рассказывая среди своих свои истории, лучше бы понимали друг друга.
К сожалению, это всё ещё является каким-то эксклюзивом, мало кто про это знает и как-то сложно это развивается.
И что, любой может стать актёром вашего театра?
Почти. Не важен пол, возраст, род занятий, образование.
Важен развитый эмоциональный интеллект.
У нас нет линейки, которой мы могли бы его измерить, но по опыту жизни знаем: кому-то быстро удаётся понять, что происходит с ним и с другим, а кому-то сложно.
Нет требований быть ловким, изящным, с красивым поставленным голосом и отработанными движениями. Нужно быть человеком с обычным человеческим опытом, который готов быть восприимчивым, слышать историю другого человека и пытаться её воспроизвести.
Наш ближайший перфоманс будет 26 октября в арт-пространстве «Маяк» на Красной, 100 (благотворительный сбор в пользу Пункта временного размещения беженцев).
Читайте эту и другие статьи в Кублоге!
Комментарии
16ну неужели нельзя использовать русские слова?
так это замануха
Какая разница,какие слова использовать в данном случае,главное,чтобы не оскорбительные. Хотя я сама люблю свой родной язык и за использование его двумя руками.Но это дело мне кажется таким полезным и нужным,что вопрос слов отходит далеко на задний план.