Принято считать, что российское правительство пребывает в неустанном поиске резервов для возобновления практически замершего экономического роста. В условиях санкций, введенных Западом, власти готовы вкладывать резервы в инфраструктурные проекты, ослаблять курс национальной валюты ради поддержки отечественного производителя и проводить политику расширения денежной массы. Между тем пока не похоже, что предпринимаемые усилия дают результат: частные инвестиции в экономику сокращаются, доходы населения не растут, бегство капитала не прекращается.
Сегодня очевидно, что правительство сделало выбор в пользу масштабного финансового стимулирования. Уже одобрено выделение из Фонда национального благосостояния более чем 600 млрд рублей на различные проекты, и можно не сомневаться, что «пострадавшие» от санкций воспользуются этой возможностью на все сто процентов. Центральный банк постепенно наращивает кредитование банковской системы. Иначе говоря, «топливо» в бак останавливающегося «автомобиля» российской экономики заливается в более чем достаточном количестве.
Однако остается два фундаментальных вопроса. Первый: кто выступит локомотивом реального роста? Второй: какой характер этот рост будет иметь? Или, говоря иначе, что именно поменяется в результате реализации государственных программ в российской экономике?
По причине «советскости» мышления нашей номенклатуры государственные инвестиции в России могут иметь только очень масштабный характер. Выделяемые из ФНБ миллиарды предполагается направить всего в шесть проектов. Для сравнения стоит напомнить, что в США в эпоху «Нового курса» (1933–1939 годы) правительство проинвестировало 34 тыс. объектов — дорог, плотин, мостов, аэропортов, школ, больниц и т. д., потратив на это $4,2 млрд (в нынешних ценах это около $190 млрд, или 7 трлн рублей). Причем все проекты были реализованы силами частных компаний по минимальным на тот момент ценам. В России же сегодня эффективность вообще не принимается в расчет. Олимпиада в Сочи стоила больше, чем восемь предшествующих зимних Игр вместе взятых. Автомобильная дорога между Москвой и Санкт-Петербургом так и не построена, хотя работы идут уже почти 20 лет. А ведь государство тратит на все это средства, собранные в виде налогов или пошлин с реального бизнеса. Деньги эти в конечном счете вынуты из кармана налогоплательщиков. Если присмотреться к этой системе, можно увидеть, что в России годами происходит массовый перелив доходов из рентабельных бизнесов в убыточные — что и становится главной миссией бюджета. Валерий Зубов, депутат Государственной думы и бывший губернатор Красноярского края, недавно удачно назвал этот феномен «суррогатной инвестиционной системой». В итоге средства, распределяемые государством, практически не доходят до конкурентных секторов экономики, не создают новых точек роста и повышают в лучшем случае инвестиционный, но не конечный спрос. При этом цены и тарифы на услуги естественных и «неестественных» монополий не снижаются, что позволяет этим компаниям и дальше не заботиться об эффективности и инновациях. А значит, российские чиновники надеются подтолкнуть рост, изымая средства у частных предпринимателей, которые как раз могли бы его «запустить», и отправляя в сектора, на реальное экономическое развитие почти не влияющие.
Таким образом, первой ошибкой руководителей экономического блока правительства является то, что они пытаются применить классические макроэкономические рецепты оживления к неклассической экономике. Проблема в России заключена не в дефиците инвестиционных ресурсов, на поиски которых тратят все свое время наши власти, а в отсутствии рыночно ориентированных компаний, которые могли бы эти инвестиции эффективно «переварить». Эта проблема лежит не на макро-, а скорее на микроуровне, чего мы упорно не хотим замечать и что стало следствием хозяйственной политики последних двух десятилетий. Поэтому сегодня в России льют «топливо» в «автомобиль», у которого не работает двигатель.
При этом нетрудно заметить, что государственные инвестиции в современной России направляются в первую очередь туда, где есть надежда на линейный рост валовых показателей. «Вал» отечественные руководители любят еще с брежневских времен — и этот тренд в полной мере воспринят современными «эффективными менеджерами». Все помнят, как в начале 2000‑х годов президент Владимир Путин провозгласил в качестве ориентира удвоение ВВП, как будто оно может что-то сказать о развитости экономики. Сегодня мы слышим о необходимости «увеличения объема грузоперевозок на восточном полигоне железных дорог на 40%», словно сам по себе грузооборот способен увеличить национальное богатство. Нам говорят, что мост на Сахалин «должен быть построен только потому, что нам нужно показать, что мы способны реализовывать масштабные проекты». Не прекращается финансирование строек, которые, даже будучи законченными, на десятилетия станут обузой для государственной казны. При этом, замечу, федеральный центр, осознанно или нет, оставил в своем ведении налоги и платежи, которые связаны именно с объемами производства (НДПИ, НДС, экспортные пошлины), но отнюдь не с его эффективностью (налог на прибыль, на доходы физических лиц, на недвижимость и т. д.). Напротив, в США, где дело с технологическими нововведениями обстоит лучше, чем в России, федеральное правительство живет как раз за счет подоходного налога (46,7% доходов) и налога на прибыль (10,7%), в то время как аналог НДС — налог с продаж — поступает в казну Штатов, а таможенные сборы обеспечивают около 0,1% поступлений. В нормальных экономиках абсолютизируется не рост, а развитие: вывод на рынок новой продукции, победа над отстающими конкурентами, создание новых секторов и отраслей. Более того, новейшие тренды в глобальном хозяйстве свидетельствуют, что в лидерах оказываются те отрасли, которым удается постоянно снижать цену на свою продукцию при устойчивом улучшении ее качественных характеристик (компьютерная индустрия, производство средств и оказание услуг связи, разработка программного обеспечения, фармацевтика дженериков). Увы, многих из этих отраслей в современной России попросту не существует. Поэтому и отношение к замедлению роста должно быть совершенно иным. Вместо того чтобы разгонять безнадежно отставшую экономику, период низкого роста следует использовать для структурной перестройки хозяйства, для новых масштабных технологических заимствований и переобучения работников. На это, замечу, было нацелено большинство программ экономического стимулирования, принятых в развитых странах в период кризиса 2008–2009 годов. И только в России правительство требовало не увольнять работников и вкачивало средства в потенциальных банкротов, с которыми и сейчас неясно, что делать.
В России эффективность финансируемых государством проектов вообще не принимается в расчет. Олимпиада в Сочи стоила больше, чем восемь предшествующих зимних Игр вместе взятых. В стране годами происходит массовый перелив доходов из рентабельных бизнесов в убыточные — что и становится главной миссией бюджета.
Поэтому второй ошибкой наших министров и президентских советников является то, что «инвестициями» они не помогают, а мешают качественному развитию экономики, искусственно поддерживая ее примитивную и неконкурентоспособную структуру. В России сегодня не только убивают частный бизнес, который вынужден финансировать через налоги государственные монополии, но и демотивируют инновационные предприятия. Вспомним бензиновый кризис 2011 года, когда от нефтяных компаний потребовали полного перехода на стандарт «Евро-3». Кто тогда не сумел обновить мощности в установленные сроки и спровоцировал тем самым сокращение поставок? «Роснефть» — компания, которая теперь просит (и наверняка получит) самый жирный кусок из Фонда национального благосостояния. И поэтому чем больше будет российское правительство столь «талантливо» инвестировать, тем иллюзорнее окажутся наши надежды на новые технологические прорывы.
Итак, даже довольно поверхностный обзор деятельности тех, на ком лежит ответственность за перспективы отечественной экономики, ясно показывает, что они могут и чего они категорически не хотят. Они могут собрать, «напечатать» или иным способом мобилизовать значительные деньги для того, чтобы демонстративно направить их в «реальный сектор экономики» — и желательно в те его отрасли, которые в наибольшей мере затронуты санкциями и ограничениями. Но они не хотят создавать в этом «реальном секторе» конкурентоспособные компании, не дают возможности умереть устаревшим и неэффективным предприятиям и отраслям, боятся даже умеренной и давно назревшей структурной безработицы. Они, как и коммунисты образца 1986 года, страстно желают ускорения, но не перестройки. К сожалению, четверть века тому назад мы увидели, каким бывает результат такого курса и к каким политическим результатам он может привести. И я не вижу причин полагать, что итог очередной «советской» попытки «поднять экономику с колен» в новых условиях окажется хоть сколько-нибудь иным.
Начать дискуссию