"Иных уж нет, а те - далече..."

Каждый переживает смерть близких людей по-своему. Безусловно, всякая система стремится к равновесию - это мы еще из курса физики средней школы помним. Или химии. Поэтому об утрате даже самого близкого, родного и безумно дорогого человека нельзя горевать вечно. 

Лично я от тяжелых мыслей отвлекаюсь глупым и чисто детским способом - я внушаю себе, что человек просто куда-то очень-очень далеко уехал и когда-нибудь обязательно вернется. Ведь даже в 30 лет совершенно невыносимо знать, что ты уже никогда не сможешь подойти и уткнуться в такое родное, пахнущее привычным, много лет не меняющимся одеколоном плечо и сказать: "Папка, я так соскучилась!", что ты никогда уже не почувствуешь его тяжелую руку у себя на затылке, когда он гладит тебя по волосам.

Или что ты никогда уже не увидишь, как маленькая, сухонькая старушка сядет возле тебя за стол, подопрет подбородок старческим натруженным кулачком и будет смотреть на тебя с бесконечной любовью, пока ты за обе щеки уплетаешь грибной суп или тянучку, которую ТАК умела готовить только она одна. И никогда не будешь примерять носочки и варежки, связанные ее трудолюбивыми руками, но по старым, прошлогодним меркам, не услышишь, как она тихо чертыхается, понимая, что ты пошло выросла из того, что она с такой любовью вязала для тебя все лето. И никогда она не будет разглядывать твою типично русскую рожу с длинной косой и носом-картошкой и рассказывать, что, конечно, брови у тебя широковаты, но носик "аккуратненький" и губки "ничего", резюмируя свои исследования неизменным "Ну, возьмут тебя замуж"!

Или что ты никогда уже не будешь с замиранием сердца ждать возле подъезда этого седого, как лунь, но удивительно живого и бодрого старика, который сейчас придет с работы и, слегка заикаясь (последствия контузии), скажет: "Маринка, сейчас я поужинаю, и пойдем - там надо морковь полить!" И вы никогда уже не пройдете вместе эти 3 километра, отделяющие ваш дом от деревянного дома твоей тетки, где еще сохранились такие патриархальные вещи, как огород, яблони, куры и "туалет-типа-сортир", в который ты до истерики боишься заходить, несмотря на почтенный возраст - целых 8 лет! И ты никогда уже не прокрадешься вместо дневного сна в его гараж, где удивительно пахнет стружкой, машинным маслом и папиросами "Беломорканал", и он уже никогда не доверит тебе тиски, гвоздик и молоточек, с которыми можно делать все, что угодно.

Или что ты идешь домой и твердо знаешь, что никто не начистил тебе картошки, глубоко наплевав на то, что ты еще не успела съесть вчерашнюю, никто не накормил твоих детей удивительной на вкус манной кашей с клубничным вареньем, и никто не перескажет тебе энную серию какого-нибудь ужасного бразильско-мексиканского сериала, совершенно равнодушно отнесясь к тому незамысловатому факту, что ты устала как собака и, к тому же, уже давно запуталась в главных и второстепенных героях сего шедевра латиноамериканского синематографа. И никто не купит отвратительную мужскую рубашку такого размера, что вы всей семьей будете долго думать - на кого бы ее напялить, ибо мне, самой ширококостной в семье, она безнадежно мала, мужикам, естественно, тоже, а остальным до нее еще жиреть и жиреть. 

Самое ужасное во всем этом - слово "никогда". Вне зависимости от того, как оно произносится, в нем просто залежи... поля непаханые безысходности и одиночества. И понимаешь, сколько всего не успела сделать и сказать им. И как они тебя любили, и сколько для тебя делали.

Когда думаешь о близких, давно (или недавно) ушедших "в лучший мир", вспоминается детство. Внутри возникает что-то теплое, щемящее и горькое одновременно. Сами действия вспоминаются очень расплывчато, зато я очень хорошо помню вкус бабушкиных пирожков... Я вообще с дрожжевым тестом на "вы", но такие не получаются ни у кого больше. Помню вкус огородной морковки, которую дедушка выдернул из грядки, прополоскал в ржавой бочке и обтер о видавшие виды штаны. Никакая "каротель" с этим сравниться ни разу не может.

К этим людям можно было прибежать со своими смешными детскими проблемами, которые в том возрасте кажутся просто-таки неизбывным горем, и они, снисходительно улыбнувшись, одним движением руки все решат и помогут. Можно сказать - спасут. Починят велосипед, который ты превратила в кучу блестящих железяк, пытаясь не наехать на придурочную соседскую шавку. Зашьют порванное платье, в котором ты лазала через забор. Причем так, что никто никогда и не заметит, что его рвали. 

На 50 копеек, которые дедушка заначил от бабушки себе на пиво, он купит тебе 5 штук смешных желтых цыплят, которых продают у станции с машины, и ты будешь нести их домой в своей шапке почти бегом, чтобы они не замерзли. И бабушка сошьет тебе ТАКОЕ платье, в котором ты - гадкий 10-11-тилетний утенок, будешь себе неимоверно нравиться. И нравиться Сережке с третьей парты. 

А папа обязательно сводит тебя в кафе-мороженное, где вы проедите 25 рублей (страшные деньги по тем временам), и всю обратную дорогу будет тебя уговаривать не рассказывать бабушке о количестве мороженного, которое ты поглотила за один раз.

А прабабушка к твоему приходу в гости обязательно приготовит самое вкусное, что есть на свете - грибной суп. И будет долго рассказывать тебе, как мифическая Катя (к стыду своему, совершенно не помню, кто она была такая, но какая-то дальняя родственница) привезла ей эти грибы, а она сама их сушила. А еще сварила вишневое варенье без косточек, причем, несмотря на отсутствие последней, ягодки - одна к одной (у меня в этой ситуации всенепременнейше получается каша).

... И когда я смотрю, с какой скоростью растут мои дети, я понимаю, что многое уже не вернется. И для них тоже когда-нибудь наступит "никогда". Только они будут думать это по отношению ко мне.