Мы станем беднее

Экономика — это не тонны и баррели. Экономика — это мы сами. Каким будет в человеческом измерении 2015 год?

Сильный доллар, дешевая нефть

Все будет хуже, серенько, но не настолько, чтобы начались бури. Почему? Валютные резервы пока больше $400 млрд (за год сожгли $100 млрд). Это пятые по размеру резервы в мире. Пока держится основа экономики — поток валюты против потока сырья. За три квартала 2014 года уникально большое, плюсовое сальдо торгового баланса, больше $150 млрд. Все это, если не делать дурацких ошибок (вроде ключевой ставки 17%), способно удержать судно на плаву.

Нынешний рубль в долларах — половина прошлогоднего. Девальвация. Впереди — снижение реального ВВП в 2015 году на 3–5% (в кризис 2008 года — на 7,9%). Причина проста: производство у нас прямо зависит от мировых цен на сырье, а сезон низких цен на нефть, газ и металлы только начинается. Уже три года падают цены на металлы. Обвал цен на нефть — минус 50% за полгода. На эти цены давит вниз сильный доллар, и он же пригибает рубль.

Сильный доллар — надолго. У него длинные, в 15–17 лет, циклы «слабее-сильнее» к евро и другим валютам. В 2000–2008 годах доллар слабел, и мировые цены на сырье в ответ росли в три-четыре раза, как на дрожжах. Это было золотое время для России. Но теперь доллар будет долго, годами, укрепляться, и под его тяжестью сырьевые цены будут ползать по полу.

Что еще? Санкции — финансовый и технический бойкот, лимитирующий прирост добычи топлива. Не сразу, чтобы не нарушить стабильности в еврозоне, но год за годом сокращающий долю России на энергетическом рынке Европы (сейчас — одна треть).

Это официальная политика ЕС и США. По газу в августе — октябре 2014 года объемы поставок в миллионах тонн снизились на 34%, в том числе для «дальнего зарубежья» — на 20%.

Экономика — в жестком футляре. В ней тяжелы налоги, дефицитен кредит, безмерна цена денег и, судя по всему, должна разгуляться двузначная инфляция. 17–20% по ссудам — это значит, увидим инфляцию 15–16% (в 2008 году — 13,3%). Курсу рубля — катиться по лестнице, 60–75 руб./$.

Наша экономика трещит от регулятивного бремени. По ее просторам гуляют 7–8 млн нормативных актов, и их число растет по экспоненте. В ней дышится тяжело — бизнес еле пробивается между крупнейшими сырьевыми компаниями и банками. Они живут в обнимку с государством и держат 60–70% активов и работ, а может быть, и больше.

Есть ли еще что-то в этом портрете, что делает его незабываемым? Конечно, есть. Это наша способность к крайностям, жить так, чтобы бросало в дрожь. Если кризис, то самый глубокий. Если крах, то самый жестокий. Если решение, то так, чтобы народ держать в состоянии постоянного изумления, по словам Салтыкова-Щедрина.

Из 40 крупнейших стран мира нас бросает то выше всех, то так, чтобы камнем вниз. Процент, риски акций, бегство капитала, девальвация — все зашкаливает. Так было в 1998 и 2008 годах. Так может быть и в будущие два-три года.

Что делать властям со всеми этими вызовами? Ответ — все подчинить росту экономики, модернизации, высвобождению энергии среднего и малого бизнеса, среднего класса. Создать ударные стимулы под рост, раскрыть футляр, которым душатся самые активные.

Мы станем беднее

Если не найти ответов на вызовы, то 2015 год — это время скольжения изо дня в день к глубокому кризису через полтора-два года, хотя, конечно, кофейни и театры будут, как и раньше, заполнены до отказа. Серенькое, воробьиное время. Грубо говоря, предкризис, температура за 38, но, если подобрать таблетки, еще можно вылечить.

Но мы станем беднее. В 2013 году на каждого из нас приходилось больше $14 тыс. ВВП. Это больше, чем в Польше и Венгрии, но меньше, чем в Литве. В 2015 году на каждого российского обывателя останется $8–10 тыс. А может быть, и меньше.

Официальная безработица — в районе 7% (8,4% в 2009 году, 5,6% — в 2014-м). За границей наши кошельки станут тоньше в два раза. Эмигрантов больше, туристов меньше. Их поток ужмется на 20–40% (это происходит уже сегодня).

Мы будем дальше от соотечественников. Регистрация двойного гражданства, требования отчитаться по зарубежным банковским счетам — все эти знаки Большого Брата оттолкнут многих из тех, кто жил по обе стороны границы. Они просто не приедут в Москву, Петербург или Нижний Новгород. Кормов и денег в Москве и крупных городах станет меньше, и многие из тех, кто помогает нам, вернутся домой. Сожмется украинская община. В 2010-х годах украинцев, работающих в России (не граждан), по разным оценкам, было от 2 млн до 3,5 млн. Хорошо, если останется половина (люди из Донбасса — не в счет).

Свирепые сокращения пройдут в иностранных компаниях. Примолкнут веселые офисы. Уже сегодня арендная плата упала, бизнес-центры стали избыточны. Станет на 60–80 меньше банков, как это уже произошло в 2014 году. С ними исчезнут по несколько десятков брокеров, пенсионных фондов, страховых компаний, инвестфондов. Их клиенты и те, кто в них работал, канут в неизвестность. Зато блогеров прибавится.

Суп начнет потихоньку закипать. В нем множество мелких групп — тех, кому по-настоящему плохо.

Валютные заемщики на покупку квартир. Для них самые обычные квартиры стали золотыми. Тысячи тех, кто занимал до зарплаты мелкими кредитами и запутался теперь в десятках банков и микрофинансовых организаций. Люди, выбывшие из бесплатной медицины и не вошедшие в платную. Скрыто потерявшие рабочие места. Мальчики и девочки, не нашедшие первых позиций после университетов. Те, кто был уволен по возрасту, хотя до пенсии далеко. Выброшенные за борт при сокращении штатов бюджетных учреждений. И всегда есть шанс увидеть на площади людей из регионов, привезенных автобусами из мест, где пенсия — это большой кусок хлеба в семье.

Зато пышным цветом расцветет неформальная экономика.

В сложные времена люди всегда спасались своим огородом, садом и, страшно сказать, лесом. Или же тем, что ты — мне, а я — тебе. Без налогов. Неформальные отношения. То, что мимо государства. Всемирный банк считал, что в России теневой сектор составлял 40% ВВП (2007). Значит, будет 50%, как на Украине до всех событий.

Мы станем беднее, потому что дешевле станут наши квартиры. В 1998–1999 годах реальные цены на них упали до 10–15 раз. В 2008 году цены дрогнули где-то на четверть. В этот раз, при обесценении рубля в два раза, стоимость жилья может просесть гораздо глубже. В два-три раза — это обычно для таких времен.

Мы будем платить больше налогов.

Все эти мелкие поборы, которыми обязывается население. Налог на недвижимость и земельный налог по кадастровой стоимости. Оплата за свой счет капремонта домов. Рост налога на дивиденды, транспортного налога. Будущая отмена порога зарплат по взносам на медстрахование. Торговый сбор, который через цену товара дойдет до каждого.

Мы будем меньше есть, хуже одеваться, покупать гораздо больше российского, но все это пока в пределах нормы.

Сыры — пусть резиновые, но свои. А может, станем и здоровее, потому что, как известно, на фронте не болеют.

Между прочим, в 2015 году может быть бум детских рождений. Кризис, если он не оглушил, можно переждать дома с ребенком на руках, как это было в 2008 году. А может быть, и с книгой, потому что многие в кризис пойдут учиться. Все равно карьеры и дела заморожены.

Цена кризиса

У нас есть год, максимум два, пока хватит накопленных резервов. Потом все равно на вызовы придется отвечать, потому что иначе сегодняшний предкризис перерастет в кризис настоящий, по полной катушке, с социальными потрясениями. А может быть, это случится и раньше, потому что мы любим крахи, мы выбираем только те решения, которые ведут дорогами, по которым пройти нельзя. Валютные штормы ноября-декабря 2014 года блестяще доказали это.

Риски кризиса в 2016–2017 годах только вырастут. Нельзя делать ошибки. 2015 год может стать спокойным годом перегруппировки сил для будущего рывка вперед. А может стать годом паники по образцу декабря 2014 года.

Именно в кризис особенно понимаешь, что у любого решения в экономической политике есть цена в человеческих жизнях. Даже у отказа местных властей от разделительного барьера на дороге, как известно, есть заранее известная, статистическая цена, измеряющаяся теми, с кем именно на этой дороге за год что-то случится.

Каждый человек, работающий сегодня в правительстве, Банке России, коммерческих банках, крупнейших сырьевых компаниях, каждый, кто влияет на курс рубля или иной «столбовой знак» своими решениями и сделками, каждый, кто делает острее или легче валютный и другие кризисы, в которые мы впали, обязан понимать, что цена его решений — не инфляция, не процент, не курс валюты, не объем ликвидности, а жизни — ушедшие, не удержавшие своих семей, прогнувшиеся под долгами, те, кто не может устоять под внешним давлением.