В лучах заката эры Р.О.З.

«— А куда плывут эти корабли?
— Они слишком быстро тонут, чтобы куда-нибудь плыть.»

Не анекдот

Не знаю, как вам, дорогой читатель, а мне нравится современная Россия. Нам с вами крупно повезло – мы живём, возможно, в самый интересный период в истории нашей страны, когда колоссальные, прежде непредставимые по масштабу и глубине перемены в обществе, экономике, культуре и морали происходят в прежде невозможные сроки. За два-три десятилетия можо пронаблюдать зарождение, расцвет, упадок и гибель целых концепций, мировоззрений, типологических групп, или как они там ещё называются у социологов.

Возьмём, к примеру, средний класс в путинской России. Оговорюсь сразу, в этой статье речь пойдёт именно о российском среднем классе, который уникален, и от всего остального мира отличается до полной непохожести.

Это ведь не просто какая-то группа людей, это именно мировоззрение, это тип человеческого существа, которое от остальных отличает особая евразийская  предпринимательская жилка – способность создавать добавленную стоимость из ничего в одиночку или в составе организованных групп в условиях постоянного противодействия со стороны государства. Крупный бизнес и олигархия (российские, повторяю!) нередко начинают в среднем весе, однако стоит им вырасти, они, как правило, прекращают переживать за добавленную стоимость, и переходят на различные процессы, которые сами участники поэтически называют «работающими деньгами», а биология с присущей ей честностью квалифицирует как паразитизм. Все эти ваши хедж-фонды, банковский сектор, фондовый рынок, инвестиции – это всё в старой доброй советской терминологии объединялось понятием «спекуляция» или «ростовщичество». С этической окраской термина можно спорить, но мы не будем, а просто констатируем, что суть всех этих мероприятий сводится к передаче каких-то ресурсов (денег, активов) во временное возмездное пользование тому самому среднему классу под проценты, чаще всего совершенно людоедские.

Ещё один характерный для российской бизнес-среды нюанс: любой инвестор у нас, как правило, немедленно теряет интерес к любому инвестиционному проекту, как только узнает, что срок окупаемости оного превышает 3 года, если только его не убедят, что маржа будет как у мраморных московских бордюров.

Добавим ко всему этому всё остальное – полупроводниковое, работающее в одну сторону законодательство, полную беззащитность бизнеса перед левоохранителями, толпу надзоров за спиной и дикие налоги, которые к тому же меняются чуть реже, чем ежедневно. 

Этот бизнес-климат даже экстремальным не назовёшь, в подобных условиях стандартный, психически здоровый западный бизнесмен не смог бы просуществовать и дня. А наш – может и пока ещё существует, хотя вопросов к его психическому здоровью ни у кого обычно не возникает. Почему «пока ещё существует», спросите вы, и я вам отвечу: потому что этот уникальный, эндемичный для России подвид обречён на вымирание, и мы с вами, возможно, станем последним поколением, которое наблюдает представителей этого редчайшего явления в естественной среде.

Давайте попробуем понять, откуда он взялся, как смог выжить в нашей банке с кислотой, и почему, несмотря на его жизнеспособность и уникальные качества бойца, российский средний класс обречен на скорое исчезновение.

У меня есть приятель – каноничный представитель рассматриваемого вида, успешный по российским критериям бизнесмен, владелец и директор собственной компании с оборотом полтора миллиарда рублей за 10 лет, сделавшей имя на строительстве различных инженерно-насыщенных объектов инфраструктуры, и широко известной в узких кругах.

Этот приятель – я буду звать его Гавриил, не спрашивайте, почему – основал свою компанию в во второй половине «тучных 2000х», когда, собственно, и зародился объект нашего маленького исследования – уникальный российский супернэпман. Бизнес-климат того времени был, если вы вспомните, очень мягок, и каждый, кто платил немного откатов,  мог при наличии каких-никаких мозгов не платить совершенно никаких налогов. Тот самый общественный договор, о котором сейчас многие вспоминают с такой ностальгией: мы не мешаем вам пилить за то, что вы не мешаете нам зарабатывать.

Все успешные строительные бизнесы среднего калибра тогда работали в лучшем случае всерую: платили зарплаты в конвертах, имели минимальный штат (т.н. skeleton crew), активно «отбивали» НДС, и привлекали полчища гастарбайтеров. Всё это было, конечно, не вполне законно, но в силу упомянутого общественного договора всех устраивало: надстройка получала откаты, а базис хрячил в три смены, и зарабатывал на сейшелы и лэнд-роверы, вечерами за стаканом благодушно рассуждая о разнице между злокачественной коррупцией и доброкачественной системой неформальных договорённостей. Ещё одним характерным признаком того периода, как мы помним, была полная аполитичность общества. Россия стала по-настоящему единой в глубоком безразличии ко всему, что касалось выборов, законов, политической конкуренции и прочей подобной чепухи, от которой никакого удовольствия, только голова болит.

Нэпманы не платили в казну почти ничего, зато носили чиновникам кэш, получая взамен то, что в другой реальности чиновникам полагается делать без дополнительных условий – разрешения, госзаказы,  льготные кредиты, меры господдержки, формат «одного окна» в решении любых вопросов. Мой Гавриил искренне считал, что эта схема не была лишена своеобразной справедливости, поскольку разве можно было, в самом деле, ожидать от государства качественных и недорогих услуг за те жалкие копейки, которые бизнес платил в бюджет? Тем более, что параллельно существовавшая система неформальных расчётов обеспечивала достижение результата – нормальные пацаны нормально работали, давали работу другим и заколачивали нормальные бабки.  Мнение, которое преобладало в головах тогдашних гавриилов, сводилось к тому, что они нас не тронут, мы им нужны, у нас – симбиоз, ведь мы их кормим.

Государственный служащий служит государству, он на контракте  с обществом, с налогоплательщиком, и ОБЯЗАН действовать в интересах общества, а не в своих.  Если этот принцип нарушен, если контракт с обществом неформален, то чиновник получает возможность отказаться от него в любой момент без какого-либо риска для себя, покольку несёт ответственность только в пределах официально принятых обязательств. 

Вот, пришёл мой Гавриил, к примеру, в мэрию за согласованием проекта на строительство очередного многоквартирного жилого дома. Мэрский бугорок, который эти согласования обязан выдавать на основе прозрачных процедур, выдаёт их на основе собственной, тоже вполне прозрачной процедуры – тому из застройщиков, кто предложит бугорку более интересные условия, например, квартирку в будущем доме, а лучше – не одну. В качестве бонуса победитель теневого конкурса получает иммунитет от проверок на время строительства, и режим максимального благоприятствования при вводе дома в эксплуатацию – ту саму «крышу», часть тяжёлого наследия «лихих девяностых», избавлением от которого так гордится нынешняя власть.

Правда, всё это как-то устно, как-то полушёпотом и полунамёками, ну что же, мы все люди, мы всё понимаем! Гавриил соглашается продать бугорку пару квартир по смешной цене, и уходит с заветным разрешением, довольный своим иммунитетом. Похоже на симбиоз, не так ли?

Не так.

Существует огромная, важная разница между симбионтом и паразитом. Симбионты сотрудничают по доброй воле, и могут расстаться в любой момент, а перестать кормить паразита носитель может лишь двумя способами – убив его, или умерев самому.

В описанной выше ситуации бугорок ничего Гавриилу не дал, кроме того, что застройщик мог и должен был получить и так, без отката. Этот «иммунитет», эта «крыша» - такой же фэйк, как и всё остальное, чем власть торгует за взятки, и вот почему.

Когда рано или поздно, когда бугорка возьмут за жабры (другой бугорок-конкурент или силовики, но возьмут обязательно!), крышу в тот же миг сдует ветром перемен, потому что коррупционер, которого держат за жабры, умеет беспокоиться лишь об одном – о целости своей собственной любимой шкуры. Какие обязательства, какой иммунитет, какие-такие договорённости, вы что, пармезана объелись?! Да, стал дольщиком в гаврииловом доме, да, по цене чуть ниже рыночной, но разве это противозаконно? Ну, закрыли его площадку из-за многочисленных нарушений, так ему и надо, законы нужно соблюдать, а вы видели, сколько у него там нелегалов работает? Да, проглядели, но разве я сторож брату моему? Да я сам теперь пострадавший дольщик, не знаю, как свои кровные деньги вернуть!     

А к Гавриилу прилетает комплексная проверка, и  он - добросовестный, грамотный строитель, который способен был без напряжения соблюсти законные требования, получить согласование, и строить, и продавать свои квадратные метры – вынужден теперь глотать убытки, потому что формально нарушил всё, что можно было – зарплаты у него серые, нелегалы непонятно чьи, компания фактически пустая, везде неучтёнка, проектная документация в хаосе. Само собой, любые ссылки на то, что так все делают, к учёту не принимаются, ибо делают все, а попадаются только те, кто не тому занёс. И, чтобы спасти свой средний бизнес от превращения в малый, Гавриил отнесёт снова, отнесёт очередную сумку кэша новому бугорку, который уже сел в кабинете прежнего, и тем же твёрдым голосом обещает гарантии и иммунитет. И всё у Гавриила станет вновь хорошо – дом введётся, квартиры продадутся, новый рейндж-ровер купится – на какое-то время, до следующего цикла.

Это, мой дорогой читатель, краткая зарисовка типичной ситуации, которая в различных формах повторилась за последние 10-15 лет миллионы раз по всей стране, и породила такие прекрасные вещи, как «экономика Р.О.З.», «бешеный принтер», «миллиардер-виолончелист», «домик для уточки», «денег нет, но вы держитесь» и «суд удаляется для телефонных консультаций».

Какая связь, спросите вы? Да очень простая.

Поощряя коррупцию, российский средний класс – лучшая, самая инициативная и активная группа в нашем обществе – вручил паразитам мандат, авторизацию на демонтаж фундаментальных общественных институтов, инструментов контроля и обратной связи, создав ситуацию, до смешного похожую на то, что происходит в банке с брагой. Дрожжи доедают остатки сахара, и уже выделили столько спирта, что теперь погибают в нём, и вскоре погибнут все до последнего.

Именно поэтому тот средний класс, который мы знаем, и которым по праву гордимся, обречён на исчезновение – вместе со средой, которая его породила, и в которой он только и может существовать. Как колонии бактерий-экстремофилов, которые живут у вулкана, а больше нигде выжить не могут, и когда вулкан гаснет, с вулканом гаснут и они.

Сейчас многие из них, если не большинство, уже поняли, что происходит, и испытывают огромный стресс из-за осознания неотвратимости катастрофы, а главное – из-за чувства вины за свою роль в её наступлении. Ведь то, что система в нынешнем виде не может дальше существовать, не вызывает ни у кого сомнений. Государство больше не может себе позволить прежний общественный договор, потому что на его продление тупо не хватает денег - невозможно бесконечно черпать из замкнутого сосуда, ничего в него не доливая.  

Любопытно то, что некоторые особо упрямые предприниматели изо всех сил сопротивляются этому наступающему осознанию, отрицают его, и пытаются убеждать самих себя в том, что кормить паразита – не такая уж глупая затея, что это, в некотором роде, домашний питомец, и это, в общем, даже где-то  эксцентрично – собственный власоглав внутри.

Но убеждать получается не очень, поскольку российские нэпманы слишком умны, слишком много в их бизнесе зависит именно от умения вовремя всё понять, предугадать, оседлать волну. Результат – печален.

Мой герой, который в своё время горячо поддерживал как общий курс, так и конкретные скрепы, стал всё чаще терять деньги, поскольку его основной заказчик – окологосударственные структуры – всё меньше беспокоится о сохранении кормовой базы, и всё больше о том, как бы выдрать кусок покрупнее, и убежать с куском подальше, пока не началось. В разы участились случаи невозврата гарантийных денег, пошли какие-то бесконечные выматывающие иски от властей, бешеные штрафы за нарушения каких-то законов, о которых бизнес не успевает узнавать, потому что целью этих законов больше не является регулирование правил игры, они направлены на создание оптимальных условий для поглощения остатков сахара в банке с брагой. Та самая стабильность как-то вдруг резко подразжижела, и стала пугающе подрагивать в воздухе. Стало непонятно, с кем договариваться, кому нести кэш, чтобы получить хоть какие-то гарантии, поскольку в нижних эшелонах вертикали обстановка чуть менее спокойная, чем в борделе во время облавы – если даже губернаторов «ротируют» чуть не каждую неделю, чего уж говорить про шелупонь помельче! Вся эта глистобратия ужасно нервничает, и совершает массу хаотичных разрушительных действий, бьющих в первую очередь именно по таким, как мой Гавриил.     

За последние два года он пережил два очень крупных наезда, с выемкой жёстких дисков и урозой сесть в тюрьму, которые стоили ему инфаркта. Однако, к несчастью, наш объект очень упрям, и не желает признать свою ответственность за происходящее, поэтому его ум отталкивает правду, и лихорадочно ищет объяснение этому всему, какой-то способ рационализировать поведение властей, и оправдать тех, кому он доверился, и кто его предал.

Этот образ мышления свойственен многим представителям среднего бизнеса, и именно он возродил уже подзабытое и ставшее вновь популярным заблуждение про хорошего царя и плохих бояр. Сколько раз я слышал это за последнее время! А царь, разумеется, поддерживает эту веру, изредка устраивая показательные порки наименее удачливым боярам. Бояре после порок чувствуют себя прекрасно, некоторые даже лучше, чем до, но разве это кто-то видит? Нет.

Вот только пояса затягиваются всё туже, соскальзывая с талии на шею, и это становится всё труднее игнорировать. Средний класс сжимается, сокращает свою деятельность, сокращает персонал, консервирует накопленное, и воздерживается от новых проектов, вызывая отложенный, но очень ощутимый эффект во всей экономике – когда котёл остывает, паровоз замедляется.

Гавриила очень жаль. Он и подобные ему вытащили страну из нищеты не благодаря, а вопреки разрушительной и во многом бессмысленной деятельности абсолютно некомпетентных и коррумпированных властей. Именно малый и средний бизнес дали работу миллионам, выброшенным на улицу после краха СССР. Именно средний класс вырастил в россиянах хорошую, правильную национальную гордость – за то, что мы смогли, за то, что справились, и не просто выжили, а зажили, стали сыто есть, мягко спать и ездить по миру. Сделав это, предприниматели навсегда вписали свои славные имена в исторические хроники нашей страны, и в этих словах нет никакой иронии, никакого фальшивого пафоса – они, без всякого приуменьшения, герои.

Однако именно этот средний класс, именно эти самые довольные горожане своим молчаливым одобрением всеохватывающей коррупции, своим нежеланием признать сорного помоечного голубя в двухголовом орле способствовали превращению нашей экономики в замкнутую систему с экстремальными условиями, в ту самую банку с брагой, в которой расцвёл, и вместе с которой исчезнет современный средний российский класс.

Вне всякого сомнения, это не значит, что его ниша опустеет, или что паровоз экономики остановится. Экстремальные условия ненормальны, и обычно не длятся долго, поэтому их и называют крайними, экстремальными. Система изменится, между властью и обществом будет заключен новый, нормальный, обыкновенный общественный договор, а все стандартные и обычные механизмы и институты будут восстановлены, потому что ничего другого просто не бывает – природа стремится к гармонии и равновесию.

А это, поверьте, единственная вещь, способная заставить государство из паразита стать симбионтом. И наше государство непременно станет, неизбежно станет. Поэтому, как было сказано в начале, нам с вами крупно повезло, мой читатель.

Потому что мы это увидим на своём веку, увидим собственными глазами закат эпохи Р.О.З.