Как независимые консультанты помогают компаниям бороться с мошенниками

Почти половина российских компаний — респондентов PwC стали жертвами экономических преступлений. 8% фирм потеряло по $10 млн. В среднем убытки составляют $3,1 млн, что в три раза больше, чем в странах Центральной и Восточной Европы. Пятая часть опрошенных российских компаний указывает на “сопутствующий мошенничеству ущерб”. Вред наносится репутации (69%), мотивации сотрудников (50%), отношениям с партнерами (38%). Вернуть похищенные средства в России сложно: для 74% респондентов они обернулись безвозвратными потерями, в Центральной и Восточной Европе этот показатель составляет 63%, а в мире — 53%. В России мошенничеством занимаются в основном топ-менеджеры компаний (50%), в других странах — средний менеджерский состав и линейный персонал (77%).

По результатам предыдущего исследования PwC (2002-2003 гг.) Россия была одной из двух стран в мире, где вообще не зафиксировано экономических правонарушений.

Откуда ветер дует

Два года назад клиентами PwC были исключительно международные компании, имеющие российских “дочек”, вспоминает Пол Бейкер, директор группы “Форензик — независимые финансовые расследования”. Акционеры-иностранцы обращалась к консультантам, если возникали подозрения в нечистоплотности руководителей региональных офисов. Такая же ситуация была и в KPMG, отмечает Александр Соколов, директор группы “Форензик”. Сейчас пятая часть клиентов PwC — компании со стопроцентно российским капиталом, у KPMG таких чуть меньше половины. В Ernst & Young (E&Y) заказы между иностранцами и россиянами распределены поровну. Главная причина обращений — желание максимально снизить финансовые потери от мошенничеств, ведь хищения фактически “изымают” средства из чистой прибыли, отмечает Иван Рютов, руководитель группы E&Y по расследованию мошенничеств и содействию в спорных ситуациях.

Российские офисы E&Y, PwC, Deloitte, KPMG выделили направление “Форензик” в самостоятельные подразделения, набрав штат из аудиторов, бухгалтеров, IT-специалистов, бывших сотрудников налоговых и правоохранительных органов. И не только отечественных: Пол Бейкер имеет 17-летний стаж работы полицейским в Австралии. Он приехал в Россию меньше года назад, имея опыт борьбы с мошенничеством в странах Юго-Восточной Азии. Спрос на услуги “большой четверки” ежегодно увеличивается вдвое. И едва ли темпы снизятся в ближайшие пять лет. Эксперты отказываются говорить, кто конкретно к ним обращается, ссылаясь на конфиденциальность информации. Среди клиентов — компании горнорудной, металлургической, финансовой, страховой, торговой, автомобильной отраслей, топливно-энергетического комплекса. Размер бизнеса, его структура собственности и географическое положение значения не имеют. Группа консультантов может выехать в любой населенный пункт России или стран СНГ. Дорогу, проживание, командировочные оплачивает заказчик. Не считая гонораров — от $120 до $680 за час работы каждого задействованного специалиста. Продолжительность исполнения заказа — минимум две недели. Заказы могут быть связаны с созданием системы профилактики мошенничества и с расследованием “по горячим следам”. Российским компаниям чаще требуются превентивные меры, так как их зачастую просто нет, поясняет Рютов.

Деньги и время

В Сибирской угольной энергетической компании (СУЭК) с августа 2006 г. действует программа по борьбе с хищениями (дата завершения — декабрь 2007 г.). Ее методику разработали консультанты E&Y, используя собранную компанией статистику.

Процент хищений в СУЭК не превышает средних показателей по отрасли, утверждает Сергей Мартынов, руководитель службы внутреннего аудита и контроля компании. В 30% случаев угледобывающая промышленность несет убытки из-за хищения продукции (угля), запчастей и ГСМ, в 19% — из-за оплаты фиктивных услуг, завышения стоимости приобретаемых услуг, в 12% — из-за выбытия активов по заниженной стоимости, в 11% — из-за продажи угля по заниженным ценам и проч.

Акционеры поставили задачу сделать из СУЭК компанию западного типа, где программа по борьбе с хищениями считается нормой, поясняет Мартынов. Программа действует в трех направлениях: меры физического контроля (видеокамеры, турникеты, весы для грузовиков, возящих уголь, “пропускной режим”, группа экспертов по разработке методов борьбы с хищениями); пропаганда честного образа жизни (кодекс делового поведения, комиссия по этике и проч.); привлечение сотрудников к борьбе с хищениями (“горячая линия”, автоответчик, электронная почта). При бюджете программы в 25,5 млн руб. только на технические средства охраны потрачено 14,7 млн руб.

А вот чтобы приучить людей к честности, требуются не только деньги, но и время. Немало его ушло на отлаживание горячей линии, по которой сотрудник может сообщить о хищении. Система анонимной связи по телефону или электронной почте очень популярна на Западе, отмечает Бейкер из PwC, однако в России существует “культурная непредрасположенность” к подобным проектам. “Мы опасались, что практика горячей линии не приживется”, — говорит Мартынов. На деле вышло наоборот. За полгода действия программы число сообщений увеличилось с двух до 15 в месяц. Половина содержит информацию о материально существенных случаях хищений, из которых, впрочем, только 31% подтвердились, остальные — ложная тревога. В поступающих сообщениях действительно много мусора, говорит Соколов из KPMG, но в мире более половины мошенничеств раскрывается благодаря информации от сотрудников. Надо создавать атмосферу нетерпимости к воровству любого уровня, уверен Соколов. Бейкер с ним согласен. А вот материальное вознаграждение — лишнее, полагают оба эксперта. В СУЭК думают иначе: 5,2 млн руб. заложено в бюджете на премии сотрудникам, способствующим выявлению хищений. Размер вознаграждения может быть от 6000 до 4 млн руб. Едва ли о финансовых махинациях менеджмента кто-то сообщит на горячую линию, сомневается Мартынов. Такие вещи неочевидны для рядового персонала. Здесь надо ловить на местах. Ежегодные аудиторские проверки происходят на 20 крупнейших предприятиях СУЭК (всего у компании 60 “дочек” — от Кузбасса до Дальнего Востока). Преступник часто неаккуратно заметает следы: недостаточно тщательно подделаны бумаги, не со всеми договорился и т. д., поясняет Мартынов. Могут быть обнаружены противоречия при сопоставлении письменной и устной информации, добавляет он. Это уже признаки хищения. Расследованием в СУЭК занимаются сами. Ведь чем конкретнее нужны результаты, тем больше требуется конфиденциальной информации, полагает Рютов из E&Y. Нет необходимости обращаться к консультантам, говорит Мартынов. В службе аудита СУЭК работают шестеро бывших сотрудников “большой четверки”.

Как в детективе

В ходе расследования независимым консультантам необходимо выяснить, было ли совершено преступление; если да, то кем, на какую сумму и каким способом. Расследование начинается со сбора информации. “Работаем под прикрытием — например, как внутренние аудиторы, — рассказывает Андрей Елинсон, руководитель службы Deloitte по управлению рисками организаций и услуг по финансовым расследованиям. — Чтобы не вызывать напряжения у персонала”. Идет изучение финансовой документации, направлений деятельности компании, проводятся интервью с сотрудниками. Важно не просто внимательно прочесть и выслушать, но и вычленить сведения, которые по каким-то — возможно, косвенным — причинам вызывают подозрение. При помощи специального программного обеспечения “Форензик”, которое позволяет быстро обрабатывать большие объемы данных, можно выделить проводки, сделанные в нерабочие часы, рассказывает Соколов. Это ниточка, за которую стоит потянуть.

Такой же ниточкой может оказаться и специфика бизнеса. Для работы, например, мебельной компании необходимы древесина, фурнитура, гвозди, клей и т. д. А вероятность мошенничества, как несложно догадаться, выше в сфере закупок: могут быть чрезмерные поставки сырья либо его закупка по необоснованно высоким ценам и проч., отмечает Бейкер.

Знания в области IT позволяют консультантам восстанавливать уничтоженные файлы и электронные письма. Но такое возможно, если в трудовом договоре между сотрудником и работодателем есть пункт о том, что электронная почта персонала считается собственностью компании, предостерегает Рютов. В противном случае это может трактоваться как нарушение федерального закона “О связи” (ст. 63 “Тайна связи”) и Уголовного кодекса РФ (ст. 138 “Нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений”).

Происходит и устный сбор информации — беседы с определенным кругом сотрудников, включая подозреваемого. Интервью проводится в начале, середине и конце расследования, чтобы сравнить ответы разных сотрудников. Перед консультантом стоит задача не обвинить, а выяснить, уточнить, составить мнение. “Мы не следователи, и у нас не допросы”, — добавляет Рютов. В беседе участвуют два консультанта: один спрашивает, другой стенографирует. Работа в паре подстраховывает и самих экспертов: они друг для друга свидетели. В будущем их запись не позволит человеку отказаться от своих слов, она может быть предоставлена как доказательство в суде, рассказывает Соколов.

Впрочем, до правоохранительных органов результаты корпоративных расследований в России, как правило, не доходят, констатирует Елинсон. Бейкер тоже не помнит ни одного такого случая. По его словам, в отличие от Великобритании или Австралии, где при выявлении в компании мошенничества консультанты и полиция работают вместе, российский бизнес предпочитает обходиться собственными силами. Для компаний скорее важна репутация “большой четверки”, полагает Евгений Ясин, научный руководитель ГУ-ВШЭ. Особенно это актуально при выходе на международные рынки капитала. Имея на руках заключение отечественных консультантов, много не заработаешь, считает Ясин. Он указывает и на то, что расследование, как правило, ведется в рамках предоставленных документов: “И если в бумагах никаких противоречий не найдено, эксперты именно этот факт удостоверяют”.