Дмитрий Денисов. Все статьи автора

В отсутствие реальных достижений на экономическом фронте нам все чаще красиво рассказывают о достижениях мнимых. Самый яркий пример этого года — казус с негаданным удвоением ВВП. Казалось бы, зачем перетряхивать старые пыльные лозунги? Мы же все свидетели, что не сбылось, и даже уже давно без претензии: понимаем, что задумывалось все это два экономических кризиса назад, входим в положение.

Заметил: чем сложнее экономическая ситуация, тем замысловатее словесные конструкции, которые используют чиновники для ее описания. Помнится, в начале 1990‑х годов нам объясняли происходящее в стране примерно так: «Наметилась тенденция к росту динамики темпов замедления развития экономики». Дослушивать такое лень, тем более что понять, чтó замедлилось и куда динамика — совершенно невозможно.

Вот и повод для небольшой рефлексии: год санкциям. В конце июля прошлого года секторальные санкции в отношении России ввели США и Евросоюз. А в августе уже мы разразились в ответ продовольственным эмбарго (как кто-то пошутил, Россия тем самым присоединилась к санкциям против самой себя).

В чем в чем, а в деле национализации всего Россия в последние годы добилась замечательных успехов. Здорово национализировали идеологию, избавившись от вредных либеральных загогулин, навязанных Западом. Хорошенько национализировали интеллектуалов (несогласные умчались преподавать в западные университеты или затаились), не говоря уже про мозги рядовых сограждан. А ползучая национализация экономики в виде постепенного расширения госсектора у нас, по сути, не прекращалась с середины 2000‑х

Начну издалека. У мирной Боливарианской революции, которую затеял в 1999 году ныне покойный президент Венесуэлы Уго Чавес, множество завоеваний. Чтобы победить бедность и инфляцию, в стране уже 12 лет централизованно устанавливают цены на 400 видов товаров. C 2007 года государство решительно национализировало целые отрасли — нефтяную, химическую, черную металлургию, телекомы.

В наследство от «тучных лет» нам досталась привычка подолгу и со вкусом праздновать. Специально проверил: все 1990‑е годы страна еще держалась на советском трудовом запале — 114 нерабочих дней в году (будь он хоть трижды високосным) и ни днем больше, и чтобы отработки на каждого труженика — не менее двух тысяч часов. Зато с начала 2000‑х мы с вами стали расслабляться — видимо, когда окончательно отлегло от сердца после кризиса 1998 года.

Лет семь назад я начал собирать коллекцию казусов, связанных с российской статистикой. Отправной точкой послужила попытка разобраться в методологии расчета инфляции Росстатом, которую мы в «Бизнес-журнале» предприняли примерно за полгода до кризиса 2008‑го. Уж больно сильно к тому моменту наше субъективное ощущение инфляции стало расходиться с официальным индексом потребительских цен.

Это был бы отличный ответ Западу: «Ах, вы нам санкции? А мы за это сейчас ка-а-ак улучшим качество своих институтов! Как облегчим своему бизнесу налоговое бремя! Как приструним силовиков! И (чтобы совсем уж наповал) — как снизим долю госсектора в экономике!»

По стране идет большая амнистия неконкурентоспособных: встречные санкции Западу! Пока — неконкурентоспособных по «продовольственной статье». Но были бы неконкурентоспособные, а новые статьи у нас найдутся.

Коллеги из британского The Eco­no­mist измерили недавно, сколько капитализации хронически недобирает российский фондовый рынок из‑за политики властей. Получился триллион долларов, или по $7 тыс. в пересчете на каждого гражданина страны.

Санкции — неторопливый удав. Пока он свивает свои кольца, успеваешь испугаться, прийти в себя и даже расслабиться. В России дискуссия по поводу санкций США и ЕС все еще вращается вокруг «Они это не всерьез» и «Им же самим хуже будет». То есть ответы до сих пор ищутся эмоциональные, а нужны — экономические. Потому что, во-первых, — всерьез.

Мой друг‑египтолог когда-то поразил меня рассказом об одной синтаксической особенности древнеегипетского языка: оказывается, в нем вообще не было определенно-личных предложений. Как на таком языке в принципе можно было изъясняться? Очень просто. «Фараоном пошлó на войну, им завоевало множество городов и взяло богатые трофеи» — вот вам приблизительный русский аналог построения фразы по-древнеегипетски.

В научном сообществе любят с горечью порассуждать о том, что российские предприятия страдают несварением инноваций и не готовы подхватывать выдаваемые на-гора разработки. Бизнес тоже сердит, но по-своему: дескать, все, на что способна наша наука, — это предлагать бесполезных «сферических животных», приспособленных к существованию лишь в безвоздушном пространстве, поскольку советские научные заделы по части коммерциализации давно исчерпаны, а новых нет.

Половина проинвестированных проектов закрылась (на то он и венчур!), из каких-то бизнес-ангел уже вышел, остальные живут и развиваются при его опеке — как в России, так и за рубежом.

Разработчик нередко пребывает под очарованием собственных инженерно-конструкторских находок и создаваемой технологии, упуская из виду, что «новое» не обязательно означает «коммерчески перспективное».

Вполне логичное решение: раз уж естественные механизмы по подъему инновационных идей до уровня инвестпроекта не работают как следует, институты развития должны сами стимулировать инвестиционные процессы на самой ранней, «посевной» стадии.

У Валерия Сашко «cтычки» с проверяющими из общества по защите прав потребителей происходили за полгода трижды. «В миру» Сашко генеральный директор московской сети стоматологических клиник с ласковым и невинным названием «Алена». А по роду общественной деятельности — исполнительный директор Фонда ветеранов Управления «С» специальных операций ЦСН ФСБ РФ «Смерч» (с соответствующим прошлым), так что решительности ему не занимать.

В сентябре прошлого года автогонщик, шоумен и глава компании Marussia Motors Николай Фоменко заявил, презентуя на Международном автосалоне во Франкфурте свой спорткар Marussia: «Мы свежие, новые, нахальные, и нам сам черт не брат».

Ранняя стадия — это, собственно, когда и бизнеса как такового еще нет. Обычно в наличии только разработчик, одержимый какой-либо научно-технической идеей, которая находится в той или иной степени проработки. В лучшем случае у него на руках имеется некий прототип.