Ярмарка страстей

В тот день российские акции упали на 17%, аж на 84% ниже уровня начала года. На самом деле рынки рушились по всему миру: Лондон упал на 3%, Испания на 6%, Бразилия — на 10%. Американские рынки падали синхронно с остальным миром. Dow Jones потерял 357 пунктов, то есть 4%. Цены на сырьевые товары, гонимые вниз страхом всемирной рецессии, опустились до наинизшего уровня за 21 год. На следующий день газета «The Wall Street Journal» назовет это «глобальным маржин-коллом». Все хотели вывести деньги с рынка. Обжегшись на дурацких спекуляциях в России, инвесторы отвергали риск в любой форме, даже разумный риск. Доходность долгосрочных гособлигаций США упала до 5,35% — ниже в последний раз было еще при президенте Линдоне Джонсоне… Инвесторы жаждали безопасности, того душевного покоя, который давали наименее рискованные облигации — не важно, по какой цене».

Даже искушенный читатель лишь по предпоследней фразе первого абзаца поймет, что речь не о 2008 годе: сейчас долгосрочные трежерис предлагают доходность всего в 3%. День, о котором написал вышеприведенные строки блестящий финансовый журналист, американец Роджер Лоуэнстайн, — 27 августа 1998 года. И написал он их в книге об одном из самых зрелищных фиаско в истории рынков капитала — крахе хедж-фонда Long-Term Capital Management. Книга «When Genius Failed» («Когда гений промахнулся») вышла в 2001-м, но теперь снова вызывает сильный эффект узнавания.

LTCM, в команду которого входили два нобелевских лауреата по экономике и несколько самых авторитетных трейдеров того времени, просчитывал и хеджировал риски по самым качественным математическим моделям. В основном фонд ставил на сужение спредов между более и менее рискованными облигациями, на уменьшение волатильности фондового рынка. Финансовая теория утверждала тогда и утверждает теперь, что рынки стремятся к эффективности, стабильности, равновесию. В это свято верили основатели LTCM, но кризис, вызванный российским дефолтом, за считанные недели раздавил фонд, капитал которого составлял почти 5 млрд долларов. Ведь над этим капиталом была построена целая пирамида долгов и деривативов, и каждый день расширяющихся спредов и высокой волатильности означал для фонда многомиллионные потери.

Почему я так подробно останавливаюсь на истории десятилетней давности? Да потому, что она никого ничему не научила. Не только аналитики со своими бесполезными в такие времена моделями, но и трейдеры, и топ-менеджеры банков в августе, сентябре, октябре 2008-го растерянно разводили руками, не желая понимать, почему американские банки стоят меньше собственного капитала, почему так дешевы Сбербанк и ВТБ. Многие и сейчас не могут взять в толк, почему LPN ВТБ с погашением в апреле следующего года сулят инвесторам доходность в 27% — ну что может случиться с госбанком, еще недавно занимавшем едва дороже ставки LIBOR, за следующие четыре месяца?

Недостаток пессимизма, неверие в то, что случиться может любая гадость, в стопроцентную применимость к финансовым рынкам единственного универсального закона — закона Мерфи, — вот что в этом году погубило крупнейшие инвестбанки Уолл-стрит. Те самые, что десять лет назад спасли от коллапса LTCM.

В последнее время здорового пессимизма не хватало многим. И тем, кто строил пирамиды на рынке репо, и тем, кто безудержно занимал деньги за границей, чтобы перенаправить деньги в потребительское кредитование в депрессивных росcийских регионах. И тем, кто весной этого года задирал цены на акции нефтяных компаний лишь по той причине, что Владимир Путин пообещал нефтяникам более выгодный налоговый климат. Уже превратившись в долгосрочных инвесторов, недавние спекулянты наблюдали поздней осенью, как нефтяники платят экспортные пошлины, установленные исходя из гораздо более высоких цен на их товар.

Все, кто попался в эти ловушки, подобно гениям из LTCM, верили в стабилизацию, в разумность и эффективность рынков. А зря.

Профаны сейчас смеются над аналитиками, публиковавшими неточные прогнозы. И над банкирами, построившими гигантские структуры на глиняных, как выяснилось, ногах. Люди, еще недавно выглядевшие умнее прочих, оказались в дураках. Но история 2008 года не про глупость. Дураков по-прежнему нет, как не были идиотами и нобелевские лауреаты из LTCM — Роберт Мертон и Майрон Шоулз. Как и десять лет назад, все дело в двух основополагающих эмоциях — жадности и страхе.

Десяти лет роста и трех-четырех лет совсем уж эйфорического роста вполне достаточно, как мы видим, для полной утраты страха. И для параллельного развития жадности, сметающей все на своем пути. Сколько раз должен повториться этот цикл, чтобы неизбежно надувающиеся на финансовых рынках пузыри не вырастали, по крайней мере, такими большими и опасными? И чтобы в моменты неизбежных кризисов все перестали разводить руками, как московские коммунальщики в день первого снега?

Эти вопросы, конечно, риторические. Если перестать спорить с очевидным именно в кризисные времена фактом, что рынки держатся не на моделях, а на человеческих страстях, придется примириться и с тем, что с 2009 года мы снова понесемся по знакомой спирали. Падение, страх — первый рост и первые робкие надежды — уверенный рост и здоровая агрессивность — запредельный рост и бесконтрольная жадность — «глобальный маржин-колл».

В ноябре 1999 года, менее чем через год после краха своего гигантского хедж-фонда, бывшие партнеры LTCM — Джон Мериуэзер, Виктор Хагани, Ларри Хилибранд и другие — запустили новый фонд — JWM Partners. Собрать 250 млн долларов им не составило особого труда. «На Уолл-стрит уроки усваиваются редко», — замечает в финале своей книги Лоуэнстайн.

После девяти лет довольно успешной работы JWM в этом году начал рушиться, как и многие другие хедж-фонды, и не факт, что он переживет этот кризис. Но его не будут спасать, скинувшись, все банкиры под чутким руководством Федеральной резервной системы, как спасали LTCM десятилетие назад. Проблем скромного хедж-фонда сейчас почти не видно на фоне национализаций и банкротств некогда несокрушимых титанов вроде Bear Stearns и Lehman Bros.

Впереди, однако, 2009-й. И, как в 99-м, банки ягодки опять.