Когда я наблюдаю многие из дискуссий о кризисе, у меня возникает устойчивая ассоциация с одной известной фразой: «Я сам Пастернака не читал, но скажу…». Многие участники, начиная с глав государств и кончая министрами, экспертами и еще непонятно кем, выходят на трибуну и говорят: «Я не знаю, в чем причина мирового кризиса, но что нужно делать, я скажу». И дальше начинаются какие-то рассуждения.
У нас есть теория кризиса, и она совершенно четко показывает, что нынешний кризис — это реинкарнация кризиса 70-х годов. Это кризис падения эффективности капитала. Тогда, из кризиса 70-х годов, США и западный мир вышли за счет применения «рейгономики», а потом за счет, как говорят одни, «расхищения», или, как говорят другие, «использования ресурсов» бывшего социалистического лагеря.
Сейчас мир снова столкнулся с той же проблемой: имеет место падение эффективности капитала. Проблема сильно усложнена тем, что за эти 30 лет в мире нарастили совокупный спрос. И если вернуть ситуацию в равновесное состояние, то есть привести совокупный спрос в соответствие с реально располагаемыми доходами населения, то тогда, во-первых, значительной частью экономики придется пожертвовать, а во-вторых, окажется просто не на что кормить значительную часть народа.
Дальше можно заниматься разного рода спекуляциями, в том числе и политическими, но я этого делать не хочу. А хочу отметить одну важную вещь. Давайте смотреть на ситуацию здраво: если какой-то оратор или эксперт не предъявляет ту модель кризиса, о которой он говорит, то давайте и не будем слушать его выводы (например, о том, что это циклический кризис). Нет модели — не нужно говорить о выводах. Не читал Пастернака — иди почитай. Это первое.
Второе. Наш кризис имеет очень слабое отношение к кризису мировому. Западный кризис — структурный. Это кризис избытка капитала, в том числе и за счет эмиссии. Наш кризис — это кризис недостатка капитала. На протяжении 17 лет — с 1992 года — российские денежные власти целенаправленно отказывались создавать систему кредитования российской экономики. Доля кредита по отношению к ВВП у нас в 90-е годы была ниже нормы в 20 раз, а сейчас — примерно в пять–шесть раз. Это основная проблема нашего кризиса.
Теперь можно переходить к конструктиву. Что меня волнует во всех наших дискуссиях о кризисе: какие цели ставятся на ближайшее время, на год, на два? Ситуация все время воспроизводит Вашингтонский форум «G20» 15 ноября прошлого года. Лидеры собрали этакий консилиум у постели больной мировой экономики. Все ждут диагноза: «Ну? Ну?». А они говорят: «Да, мы дали больной экономике полтора кг таблеток. Если нам не будут мешать, мы дадим еще пять кг». Но зачем? Что именно они лечат и каким видят процесс выздоровления?
Вот самый простой вопрос: для чего ЦБ держит курс рубля? Чтобы привлекать иностранные инвестиции? Но если исходить из теории, что кризис — это падение совокупного спроса в мире, то тогда никакие инвестиции к нам не придут. Потому что мы в рамках этого спроса страна вторичная, мы не производим конечный продукт, мы производим продукт промежуточный. То есть наш экспорт покупают те, кто из него делает что-то, что продает потом потребителям. А если потребители не покупают конечный продукт, то и наша промежуточная продукция не нужна. Кто же в этих условиях принесет нам инвестиции? Зачем вообще что-то производить в России в рамках (пока) действующей экономической модели?
И вот тут возникает главная тема. В последнее время много говорили об оттоке капитала. Капитал уходил из страны по простой причине — потому что рентабельность российской экономики поддерживалась практически исключительно за счет экспорта. А когда экспортные цены упали — упала и рентабельность экономики. И мы оказались в очень странной ситуации: в магазинах продается бельгийская картошка, потому что выращивать и продавать картошку в России нерентабельно.
В магазинах продается бельгийская картошка, потому что выращивать и продавать картошку в России нерентабельно.
В связи с этим я считаю, что основной задачей сегодня является повышение рентабельности российской экономики. И любое действие правительства, ЦБ — не важно, кого угодно — нужно рассматривать с точки зрения повышения рентабельности экономики.
Вот, говорят, например, об энергосбережении. Это повышает рентабельность экономики? Повышает. Вперед! А если некоторые технологии энергосбережения, может быть, не повышают рентабельность, то и не будем их рассматривать. И тогда становится понятно, для чего нужна девальвация: потому что она повысит рентабельность российской экономики. Дальше уже технические вопросы: быстро, медленно, управляемо, неуправляемо — но цель становится понятна. Цель — повышать рентабельность экономики.
Точно так же нужно судить о валютных вложениях банков или кредитовании. О какой рентабельности можно говорить, когда ставка кредита 30%, да и то его не получишь? Значит, о рентабельности экономики в целом говорить нельзя, когда рентабельность вложения в доллар в десять раз выше, чем рентабельность кредитования. Понятный вывод, понятные оценки.
То же самое с инновациями — насколько они рентабельны? Насколько рентабельны нанотехнологии? Нанотехнологии, биотехнологии — это все следующая технологическая волна, которая не пошла даже на Западе. Кстати, предыдущая волна, накатившая на Запад, — информационные технологии — не окупилась до сих пор. Многие долги, которые сейчас списывают, — это долги, которые были сделаны при создании нынешней информационной экономики. С этой точки зрения наноразработки не нужны, не будут они рентабельны.
Так что сегодняшняя задача монетарных властей, министров, губернаторов, экспертов — это четкое и внятное объяснение: какие действия ведут к повышению рентабельности экономики. Вот тогда в этих действиях существенно прибавится смысла.
Начать дискуссию