Интервью: Андрей Костин, президент — председатель правления Внешторгбанка

Госбанкир Андрей Костин, под чьим руководством Внешторгбанк за три года вырос в три раза, считает себя хорошим менеджером. Он не скрывает, что умеет договариваться с чиновниками и убеждать их в своей правоте. Он почти выбил из правительства 42 млрд руб. на выкуп у ЦБ росзагранбанков. По словам Костина, это позволит превратить ВТБ в средний по европейским меркам банк с капиталом $10 млрд.

— Как вам удалось выбить из Минфина 42 млрд руб. на увеличение капитализации банка? Под какую стратегию?

— В конце прошлого года Национальный банковский совет принял принципиальное решение о продаже Центральным банком всех своих долей в загранбанках Внешторгбанку. Такое решение содержится и в одобренной правительством стратегии развития банковского сектора. Но без дополнительной капитализации Внешторгбанка осуществить эту сделку невозможно. Быстрое развитие нашего банка привело к тому, что за последние три года у нас достаточность капитала снизилась с 30% до 18%. И покупка росзагранбанков опустит ее ниже минимально допустимого уровня. Поэтому и встал вопрос об увеличении капитала. Но до конца он не решен — премьер-министр дал поручение разработать согласованные предложения на этот счет. Уточняется сумма. На нее влияет не только цена акций, но и объем тех средств, которые ЦБ вынужден как акционер держать в этих банках, поскольку в случае их изъятия местные надзорные органы могут отозвать лицензии.

На мой взгляд, у ЦБ сегодня нет альтернативы [кроме продажи своих долей в загранбанках ВТБ]. Загранбанки не обладают той капитализацией или прочностью, которые позволили бы говорить о том, что к ним может прийти любой акционер. Поэтому надзорные органы очень жестко подходят к тому, кто станет новым собственником этих банков. Сегодня мы в основном достигли понимания [c европейскими регуляторами], что Внешторгбанк, как банк с государственным участием, может рассчитывать на положительное решение с их стороны. Думаю, к концу лета мы его получим. Поэтому дополнительная капитализация Внешторгбанка является необходимым условием сделки.

— Оценка 42 млрд руб. — окончательная?

— Сумма уточняется. Мы стараемся ее минимизировать. Но надзорные органы, напротив, хотят, чтобы мы держали в банках безотзывных средств даже больше, чем ЦБ.

Думаю, потребуется меньше 40 млрд руб. И значительная часть этих средств вернется государству. Ведь ЦБ, как правило, имеет 100%-ные резервы по операциям с этими банками. Высвобождая резервы при продаже загранбанков, ЦБ увеличивает свою прибыль, 80% которой перечисляется в бюджет.

— А зачем вам эти банки, если они находятся в столь плачевном состоянии?

— Привлекать ресурсы на западном рынке сегодня проще и дешевле, чем в России, и Внешторгбанк предоставить дополнительные преимущества своим клиентам. Благодаря либерализации валютного законодательства российские клиенты получают возможность открывать счета за границей. А в случае реализации идеи президента об амнистии капитала загранбанки могли бы стать инструментом его репатриации.

Российские клиенты не идут в росзагранбанки в силу того, что не считают их достаточно надежными и эффективными. Мне кажется, ситуацию можно изменить.

Загранбанки, которые находятся в ведении ВТБ, уже вышли на безубыточность. Мы считаем, что единственный путь — это дальнейшая концентрация этих учреждений, чтобы они могли работать на западноевропейском рынке инвестиционных и, возможно, корпоративных услуг.

Но для развития необходимо укрупнение. Загранбанки группы ВТБ имеют сегодня активы примерно на $5 млрд, и присоединение к ним Moscow Narodny Bank и BCEN-Eurobank позволит увеличить активы почти до $9 млрд. Тогда уже можно заняться их реорганизацией и специализацией. Сегодня они ведут борьбу за одного и того же клиента, конкурируют между собой, что снижает их эффективность. К формированию холдинга нас подталкивают и надзорные требования Евросоюза, имеющие целью сконцентрировать надзор в одном месте.

— Сколько времени уйдет на реструктуризацию загранбанков?

— Для перестройки их работы и ребрэндинга вполне достаточно трех лет. У них будет общий брэнд — возможно, “ВТБ-Европа”. Центр группы скорее всего будет находиться в Лондоне, поскольку MNB крупнейший среди загранбанков.

— Могли бы вы привести примеры участия загранбанков в инвестпроектах?

— Загранбанки участвовали в синдикациях для “Аэрофлота” и “АЛРОСА”. Они могут сыграть роль в программе зарубежных заимствований ВТБ, уровень которых сейчас составляет примерно $4 млрд. В этом году мы планируем занять еще $2 млрд на крупные инвестиционные проекты в России — например, на строительство нефтяного терминала в Высоцке (порядка 160 млн евро) или ледоколов для навигации в Финском заливе ($175 млн). Мы собираемся сделать два рублевых выпуска (по 15 млрд руб.) среднесрочных заимствований. На Западе планируем в июне-июле разместить долгосрочные бумаги. Запускаем программу краткосрочных коммерческих бумаг объемом до $1 млрд. Мы продолжим практику синдицированных займов. В наших планах — и это впервые в истории российского банковского сектора — выпустить евробонды, обеспеченные денежными потоками, которые гарантированы западными страховыми агентствами.

— Финансировал ли ВТБ покупку “Юганскнефтегаза”?

— Нет.

— А “Роснефть” вы кредитовали?

— “Роснефть” мы кредитуем. По крайней мере последние три года, которые я нахожусь во Внешторгбанке. И думаю, что будем и дальше.

— Будете ли вы кредитовать “Роснефтегаз” на покупку акций “Газпрома”?

— У нас на сегодня практически весь лимит на “Газпром” и связанные с ним компании уже выбран — это порядка $500 млн. Похожая ситуация и с “Роснефтью”.

— Почему вы все-таки решили капитализировать банк за счет бюджета, а не продажи доли стратегическим инвесторам, например ЕБРР?

— Структуру капитала должны определять акционеры. Могу лишь высказать свое мнение. Как правило, государство приватизирует свои предприятия, когда хочет получить дополнительные доходы. Эта задача сегодня стоит не столь остро. Государство также продает предприятия, чтобы повысить их эффективность. Мне кажется, Внешторгбанк довольно эффективен. Наша чистая прибыль за прошлый год — 9,5 млрд руб. Мы третий по объему плательщик дивидендов в бюджет — 1,8 млрд руб. Плюс растет капитализация банка. Мы не делали формальной оценки, но, по данным наших советников, капитализация ВТБ за последние два года выросла где-то на 50% с $3,5 млрд.

Вопрос дополнительной капитализации рано или поздно встанет. Если мы хотим иметь банк среднего по европейским меркам уровня, капитал должен быть $5-10 млрд. Мне кажется, единственным правильным решением этой задачи является публичное размещение акций. А продажа какому-то одному инвестору будет мешать динамичному развитию и росту капитализации банка. В России потому и нет крупных банков, что владельцы кэптивных банков опасаются размывания контроля, а сами готовы вкладывать в капитал от 1 млн руб. до нескольких сотен миллионов долларов.

— Историю с ЕБРР можно считать закрытой?

— Мы больше не ведем переговоры с конкретными стратегическими инвесторами о продаже им пакета акций Внешторгбанка. Это касается и ЕБРР, и других западных банков. С участием западных консультантов мы приступили к разработке программы возможного IPO.

— Назовите приблизительный срок размещения и место.

— Осенью Дума может принять закон, по которому размещение необходимо сначала осуществлять в России. Мы думаем, что размещение должно состояться и на российском, и на западном рынке. В какой пропорции — предстоит определить совместно с консультантами, после чего мы только внесем предложение правительству. Правительство может и отвергнуть его. Хотя, по моему мнению, в результате IPO стоимость пакета акций, принадлежащих правительству, существенно возрастет. Я бы уже в 2006 г. провел размещение и в России, и на Лондонской или Нью-Йоркской фондовой бирже. Рынок сегодня голодный, котируемых акций финансовых учреждений, кроме Сбербанка, нет. И мне кажется, что он успешно съест акции Внешторгбанка.

— А какой пакет может быть предложен?

— Я считаю, что можно начать с пакета от 10%. Должен быть рыночный объем, но меньше блокпакета.

— У Сбербанка отношения с миноритариями небезоблачные. Вы понимаете, что после IPO у вас заведутся не менее критически настроенные акционеры?

— Мне кажется, есть две категории миноритариев. Есть акулы вроде Кеннета Дарта, которые используют определенный шантаж для получения односторонних преимуществ. И с этим надо жестко бороться. А наличие независимого взгляда, критика, наоборот, полезны. И, опираясь на это мнение, можно проводить самые болезненные реформы. Например, мы в этом году внедрили функционально-стоимостный анализ деятельности нашего банка. С 1 октября планируем систему заработной платы привязать к результату анализа доходов и расходов каждого рабочего места. У нас до 80% доходов сотрудникам может определяться в зависимости от результатов труда. Тяжелейшая реформа. Но без нее нельзя идти дальше. Если мы не повысим производительность труда, то показатели банка будут ухудшаться, ведь маржа падает. Такого рода реформы даже лучше проводить, когда акционеры не дают спуска.

Работа с акционерами — часть работы любого топ-менеджера во всем мире. Мне комфортно работать с нынешним акционером. Я знаю, как это делать. И, мне кажется, умею это делать. Безусловно, мне станет тяжелее. Но другой перспективы просто нет, ведь мы хотим создать банк европейского уровня. Лицо банковского сектора в мире сегодня все-таки определяют крупные банки.

— А привлекать инвестора в розничный банк собираетесь?

— Привлечение стратегических партнеров в розничный банк вполне логично, потому что здесь требуются быстрые инвестиции, требуются технологии. Не так легко продать миноритарный пакет крупному хорошему инвестору. Стратег всегда хочет контроль. Но мы считаем, что контрольный пакет продаваться не должен. Нам нужно обеспечивать текущую прибыльность банка, иначе он может выпасть из системы страхования вкладов и потерять лицензию. Мы закладываем полуторагодичный переходный период на обмен активов и пассивов [между ВТБ и его розничной “дочкой” ВТБ-24].

У ВТБ почти 70 млрд руб. вкладов населения. По этому показателю он второй после Сбербанка. И хотя отрыв большой, вклады растут очень быстро. Но активных операций с населением намного меньше. Поэтому мы будем наращивать активные операции ВТБ-24. Основа для этого есть — у “Гуты” неплохо развит продуктовый ряд, продвинутая для российского банка технология. Мы заняты созданием продвинутого call-center и обеспечением работы через Интернет, чтобы сдвинуть процесс в сторону дистанционного обслуживания населения.

Мы планируем за пять лет создать крупный розничный банк с активами более $10 млрд и долей на рынке розничных услуг, превышающей 10%. В этом году мы планируем увеличить капитал на 9 млрд руб. А за 2-3 года — довести капитализацию до $1 млрд. Мы планируем, что в августе примерно 80 точек под новым брэндом начнут функционировать в 40 городах и регионах России.

А собственно Внешторгбанк сосредоточится на крупных корпоративных клиентах. Малый бизнес (с годовым оборотом до $3 млн), ипотечный центр и вся розница уходят в ВТБ-24. Внутри ВТБ мы выделяем средний бизнес (с оборотом до $100 млн), который начинает получать кредиты по упрощенной схеме. Если предприятие работает нормально и ему требуется на “оборотку” $3-5 млн, то на местах этот вопрос будет решаться за 1-2 недели. Мы еще не создали отдельную инвестиционную структуру, но и эта деятельность серьезно продвинулась. ВТБ участвовал в половине размещений российских облигаций за последний год.

Я считаю очень удачным выбор председателя правления для нашего розничного проекта. Михаил Задорнов — очень жесткий менеджер и способен быстро разбираться в проблемах. Г-н Задорнов — упорный человек, но не упертый, он вполне восприимчив и гибок. А упорство сегодня потребуется для системного решения поставленных задач.

— Как определилась цена Гута-банка и что было куплено вместе с ним?

— За 1 млн руб. мы купили банк с определенной проблемой. Эту проблему мы оценили примерно в $100 млн. Мы подсчитали, что она будет закрываться доходами от депозита, который у нас разместил ЦБ на два года. Со стороны ВТБ это было не политическое, а чисто коммерческое решение. Нам повезло — мы “Гутой” заинтересовались еще до того, как она оказалась в критическом состоянии. От “Гуты” дополнительно к нам переходит контрольный пакет “Пермских моторов”. Он был обеспечением по проблемному кредиту, и на днях сделка по его оформлению в собственность Внешторгбанка будет завершена. Актив интересный, хотя детали я раскрывать не готов. Сам я считаю, что банк должен рассматривать подобные промышленные инвестиции лишь как временные вложения: купил, повысил капитализацию и продал. Другие промышленные активы группы “Гута” в сделке не участвовали.

— А что же на самом деле произошло с “Гутой”? Почему такой большой банк пошел вразнос?

— Уже когда мы интересовались “Гутой”, у нее были проблемы. На первом этапе она просила денег. Мы заняли жесткую позицию: речь может идти только о продаже части кредитного портфеля. “Гута” много кредитовала свои собственные предприятия, они работали хорошо. Многие из них — лидеры в своей отрасли. Мы готовы были этот портфель забрать.

— Еще весной?

— Нет, уже летом. У нас был месяц на изучение. Эта схема может тиражироваться ЦБ. Я считаю ее более прогрессивной, чем давать деньги умирающим банкам, как делалось при бывшем руководстве ЦБ. Деньги все пропали, и не с кого спросить. В данном случае была оказана рыночная поддержка здоровому банку, мы эти деньги вернем, зато ЦБ купировал проблему крупного банка, способную привести к системным трудностям в банковском секторе.

— А что вас заинтересовало в бизнесе Гута-банка?

— Мы увидели здесь определенный коммерческий шанс. Что такое Внешторгбанк, скажем, трехлетней давности? Это банк с большим по российским меркам капиталом, широкой базой корпоративных клиентов, но точек продаж, по существу, у него было мало. Даже сегодня, при том что мы активно расширяем сеть, у нас около 200 точек продаж. А у Сбербанка — 20 000. Поэтому нас интересовали банки, имеющие розничную сеть. Мы до “Гуты” анализировали все банки, предлагаемые к продаже и имеющие широкую сеть: группу ОВК, ИМПЭКСБАНК и т. д. Но в силу ряда причин сделки не складывались: либо называлась очень высокая цена, либо проблемы банка были слишком запутанны. Тут подвернулась “Гута”. И мы, оценив ситуацию, решили, что это тот актив, который можно купить, и довольно дешево.

— Что вы обнаружили, когда пришли в Гута-банк?

— Основная проблема “Гуты” — проблема кэптивного банка. На каком-то этапе он стал играть подчиненную роль для своего акционера по сравнению с другими активами. И банк во многом работал на них в ущерб себе.

— Дешево кредитовал?

— Кредитовал много, дешево и не всегда сопоставлял сроки активов и пассивов. И когда ситуация несколько качнулась, клиенты начали изымать средства, сразу возникла проблема с ликвидностью. Она могла бы быть решена путем впрыскивания определенной суммы денег. Но в таких случаях их не найти на рынке — проблемному банку никто давать деньги не будет.

— А вывод активов там был?

— В силу упомянутой кэптивности был ряд механизмов, по которым средства перетекали в промышленные активы. Но мы с самого начала заняли жесткую позицию: определенную “дыру” мы признали, а все, что выше, бывшим руководством и собственниками закрывалось. Можно сказать, что мы это условие выдержали.Нам удалось выйти на необходимые показатели, чтобы пройти в систему страхования вкладов. Сейчас мы предлагаем забыть название “Гута”, банковская активность под этим брэндом завершилась.

— Как обстоит ситуация с Промышленно-строительным банком?

— Не позднее конца года мы должны завершить покупку контрольного пакета его акций. Принципиальные соглашения уже достигнуты, дело только за техническим оформлением сделки.

— Он вам достается с промышленными активами?

— Думаю, только с футбольным клубом “Зенит”.

— Победа ЦСКА в кубке УЕФА показала, что это может быть серьезный актив.

— Промышленных активов на Промстройбанке нет, мы ведем разговор только о финансовых. Наше преимущество в том, что мы целиком можем сконцентрироваться на банковской деятельности. Если нам достаются другие активы или банк видит возможность войти в актив и потом успешно выйти, мы будем это делать. Но это, я считаю, максимум на три года.

— Какой бизнес вы покупаете вместе с ПСБ?

— ПСБ занимает ведущие позиции на Северо-Западе. В Ленинградской области он держит почти 15% рынка, что сопоставимо с долей Сбербанка. Его бизнес универсальный: он работает и с крупными корпорациями, имеет 186 точек продаж по стране, демонстрирует хорошие финансовые результаты — прибыль за прошлый год порядка $90 млн. Этот банк мы нашли среди тех, которые возможно было приобрести. Про цену говорить не стану — продавцы не хотели бы разглашать.

— Но можете указать хотя бы ее диапазон? Звучали оценки в $600-700 млн…

— Это завышенная оценка.

— А какова самая нижняя?

— Несколько сотен миллионов долларов.

— Среди тех, у кого вы выкупили 25% ПСБ, были Тамара Степашина, Владимир Коган или Давид Трактовенко?

— Мы покупали не у физических лиц, а у компаний. Кто именно стоит за ними, я не знаю.

— А “Северсталь”, владеющая 10% акций ПСБ, останется вашим партнером?

— Пока разговора с ними не было. Но я выступаю за то, чтобы Промстройбанк был интегрирован в существующие структуры, т. е. во Внешторгбанк и ВТБ-24. Как в этом будут участвовать акционеры ПСБ — предмет переговоров.

— Сделка с ПСБ никак не затрагивает “Илим Палп”?

— Этот актив частично принадлежит акционерам банка, а не ему самому.

— Но там же шла корпоративная война?

— Акционеры договорились и развязка найдена. Поэтому тема корпоративной войны вокруг “Илим Палпа” закрыта.

— Говорят, вы посредничали в достижении этих договоренностей…

— Мы определенное благоприятное воздействие оказали. У нас партнерские отношения с ПСБ и его руководством, определенные отношения были и с другими владельцами “Илим Палпа”. Поэтому мы договорились, что окажем предприятию финансовую поддержку. ВТБ в определенной степени является гарантом мира между акционерами “Илим Палпа”, и мы хотели бы эту роль продолжить.

— Что, вы их кредитуете, а они не воюют? И в каком объеме?

— Во-первых, мы покупаем Промстройбанк, во-вторых, наращиваем сотрудничество с “Илим Палпом”. У нас большие планы по его переводу на единую акцию, выходу на международный рынок капитала. Предприятие работает хорошо, но в финансовой части еще есть что улучшить.

— Говорят, на него есть иностранный покупатель…

— Есть, и не один. Но это вопрос к владельцам “Илим Палпа”. Я же считаю, что стоимость “Илим Палпа” может быть повышена. И продавать сейчас было бы нецелесообразно.

— А вам кто-нибудь рекомендовал вмешаться и разнять дерущихся? В правительстве не скрывали, что пора прекратить эту битву…

— Мы просто не хотим, чтобы наш брэнд ассоциировался с негативными явлениями.

Недавно я был у президента Армении [Роберта Кочаряна], и он прямо спросил, давал ли мне кто-нибудь указание купить крупнейшее финансовое учреждение страны. Клянусь, ничего подобного не было. Я в системе госбанков с 1996 г. и могу утверждать, что государственный банковский сектор не является инструментом политического влияния правительства или Кремля. В отличие от Китая, например. Я должен эффективно управлять тем, что мне доверили. Политических заказов что-то сделать, куда-то вложиться не было. На Украине нам просто повезло, что открытие нашего банка совпало с визитом президента. Владимир Владимирович [Путин] согласился на предложение [поприсутствовать на церемонии в киевском офисе украинской “дочки” ВТБ], откликнулся и [Виктор] Ющенко, как бывший банкир.

Сегодня даже государственный банк не имеет доступа к государственным ресурсам. Кроме капитала, мне нечего получить у государства. Как клиент оно для меня абсолютно бесполезно.

— Но вы успешно переманиваете госструктуры на обслуживание, в том числе по зарплатным проектам.

— Зарплатные проекты по госструктурам в основном убыточные или с нулевой прибылью. Аппарат Белого дома, кстати, обслуживается в Сбербанке. Теперь у нас обслуживается служба судебных приставов. А вот вся пенитенциарная система — в частных банках.

— После приобретения росзагранбанков ВТБ получит почти 50% акций российского “Еврофинанс-Моснарбанка”.

— Здорово! Закроем тогда его, чтобы не мешался… Шучу. Миноритарный пакет нас не интересует. Поэтому вполне возможно, что мы предложим выкупить нашу долю другим акционерам.

— У этого банка много медийных активов. Вам они интересны?

— Мы не будем ими владеть. Каждый должен заниматься своим делом. Очень важно, чтобы медиийные структуры имели свой капитал для развития. Мы кредитуем медийные проекты, если они имеют перспективу окупаемости.

— Вы будете кредитовать создаваемый государством англоязычный телеканал Russia Today?

— Он обращался к нам, и был прокредитован.

— На каких условиях?

— Мы четко знаем, что канал будет иметь бюджетное финансирование. Поэтому и прокредитовали на период становления. Самостоятельно вкладываться в этот проект мы бы не стали.

— Часто ли приобретаемый в расчете на рост капитализации актив не оправдывает ваши ожидания?

— Я задачу ставлю так: неудачных покупок быть не должно. Если же в счет долга достался непрофильный актив, то иного пути нет, как сделать из него лучшее предприятие отрасли. Пусть даже за пять лет, а не за год. Таких активов у нас немного. Некоторые достались нам в силу активной деятельности по возврату плохих кредитов, выданных в первой половине 90-х гг. Сегодня у ВТБ проблемных кредитов меньше 2%. И за исключением, пожалуй, “Пермских моторов” других крупных активов нет.

Мы кредитуем под акции, поскольку если обеспечить необходимые нюансы, то этот залог считается неплохим.

— А многие посчитали, что, выдавая $1 млрд Алишеру Усманову для покупки Михайловского ГОКа, ВТБ сильно рисковал.

— Я так не считаю. Когда собственник не менее 30-40% стоимости растущего предприятия вкладывает сам, то получается надежное обеспечение, поскольку у тебя в залоге 100%-ный пакет, а оплачиваешь ты реально половину или две трети. К тому же Михайловский ГОК с миллиардным долларовым оборотом Внешторгбанку очень интересно обслуживать и по другим операциям. В ближайшее время этот кредит будет рефинансирован западными банками, а примерно через год планируются его секьюритизация и продажа западным портфельным инвесторам.

— Планируете ли вы отнять у ВЭБа часть пенсионных накоплений “молчунов”?

— Мне кажется, ВЭБ успешно справляется с этой задачей. Мы на это претендовать не будем. Мы сейчас участвуем в конкурсе по депозитарию, через который проводят сделки управляющие компании. Таким образом, совместно с компаниями мы собираемся работать на рынке размещения этих денег. Но пока средства, которые размещают негосударственные управляющие компании, невелики.

— А зачем к вам переходит курирующий “пенсионку” зампред ВЭБа Василий Кирпичев?

— Это была личная инициатива Кирпичева, пожелавшего попробовать свои силы на новом поприще. Скорее всего он возглавит у нас инвестиционный блок. Здесь предстоит серьезно развивать трейдинг, поскольку Внешторгбанк не очень активен в торговле акциями. Но пока Кирпичев в ВЭБе, и без решения правительства его перемещение не может состояться.

— Вы затронули тему Украины. Что там происходит с собственностью, в том числе и с купленной вами в Крыму “Глицинией”?

— По “Глицинии” [у украинских властей] нет претензий к нам. Есть претензии к действовавшим на тот момент украинским должностным лицам, которые, по мнению нынешних властей, нарушили ряд внутренних законов. Поэтому диалог конструктивный, развязка может быть найдена. Уже хорошо, что обратились в хозяйственный, а не уголовный суд. (Смеется.) Украина переживает непростой период становления новой власти. Я говорил президенту Ющенко, что, пока украинское руководство не подведет черту перед претензиями к собственности, банку будет очень трудно кредитовать предприятия. Надеемся, что период этот будет быстрым.

— Вы покупали “Глицинию” под резиденцию Владимира Путина?

— По договоренности с Управлением делами президента о том, что в перспективе этот объект будет выкуплен. Как его планировалось использовать, вопрос к [российскому] Управделами.

— Насколько нынешний украинский климат благоприятен для инвестиций? Ваш коллега Александр Лебедев, например, происходящее называет полным кошмаром: сначала приглашали, а теперь все отбирают и никакой защиты…

— Пока ничего ни у кого не отобрали. Безусловно, заявления представителей официальной власти должны быть более сдержанными. И чем дольше длится неопределенность, тем больше Украина теряет не только российских, но и западных инвесторов. Проблема же состоит в том, что политическое решение вопроса о собственности невозможно, а на судебные разбирательства уйдут годы.Я думаю, в ближайшее время российский бизнес все равно достаточно активно будет работать на Украине.

— Периодически возникают слухи, что вы метите в кресло председателя ЦБ. Насколько они весомы?

— Мне никто этого не предлагал.

— Может, таким образом вас готовят к будущей миссии?

— Чем больше слухов о чьем-то назначении, тем меньше шансов у него состояться. Поэтому я слухи никогда не слушаю. Я очень доволен своей должностью. Мне кажется, она интереснее, чем должность председателя ЦБ.