Либеральный финансово-экономический блок правительства и ЦБ не критикует сегодня только ленивый. И критика, как правило, встречает поддержку. Эмоциональную. Поскольку определение «виноватого», как известно, еще не дает ответа на главный вопрос: что делать?
Конструктив в середине февраля был озвучен в Российской академии наук гостем из Англии — Ричардом А. ВЕРНЕРОМ, профессором Центра банковского дела, финансов и устойчивого развития Университета Саутгемптона. Из его выступления следовали два важных обстоятельства. Во-первых, наши сегодняшние проблемы носят отнюдь не чисто российский характер. А во-вторых, анализ «японского чуда», растиражированного другими странами Восточной Азии, а также опыт Германии позволяют сформулировать ответы, над которыми бьется экономическое сообщество.
Мировой финансовый кризис сделал макроэкономику объектом острой критики. В результате даже неспециалисты узнали, что ведущие экономические теории и модели выводят за скобки такой пустяк, как… деньги. В качестве примера Вернер приводит популярный в Англии учебник «Макроэкономика: продвинутый уровень» (Advanced Macroeconomics), автор которого уже на третьей странице объясняет, что «включение денег в модели роста только помешало бы анализу».
И это не единственный факт, который не приемлет здравый смысл. Всего таких «аномалий» современной макроэкономической мысли Вернер насчитал семь. А отправной точкой логики его анализа стало «снижение скорости обращения денег» — удивительное явление, которое ведущие макроэкономисты так и не сумели обосновать, а потому просто закрыли на него глаза.
Тайна пропавших денег
С середины 1980-х начал разрушаться и вскоре окончательно рухнул признаваемый всеми школами «столп макроэкономической модели» — уравнение количественной теории денег: MV = PY.
В этой формуле все просто: М — денежная масса, V — скорость обращения денег, P — дефлятор ВВП (соответствующий уровень цен), Y — реальный ВВП, а PY, соответственно, — номинальный ВВП. Этот баланс сил полтора века достоверно описывал связь между реальной экономикой и финансовым сектором: чем больше денег вводится в экономику — тем выше рост ВВП. А потом произошел сбой: денег вроде бы становилось больше, а ВВП не следовал за этим курсом. Да и спрос на деньги стал нестабильным. Пришлось признать аномалию — снижение скорости обращения денег. Она разрушила былую детерминированность уравнения, и экономисты оказались неспособными определить надежное соотношение между денежной массой и ВВП.
Этот эмпирический провал не только дискредитировал монетаризм, но и создал серьезное препятствие для всех других научных школ. Попытки объяснить феномен породили больше вопросов, чем ответов. И уже не только ученые и авторы учебников, но и представители ведущих центральных банков стали произносить несуразные фразы. «До сих пор нет окончательного ответа на вопрос, что такое деньги с точки зрения конечного использования», — заявил, в частности, тогдашний сотрудник ФРС.
Именно в этот период ведущие экономисты призвали к принятию «альтернативной парадигмы». И она, как мы знаем, появилась — парадигма безденежных экономических моделей, теории реального экономического цикла и экономики предложения. Более того, эти направления стали влиятельными. Однако возникшие новые эмпирические проблемы оказались для них столь же разрушительными.
Банки и банковские кризисы
Роль банков в традиционной макроэкономике как до 1980-х, так и после остается неподдающейся головоломкой. Всему виной — исходное предположение, что они являются лишь финансовыми посредниками. Именно поэтому не удалось их осмысленно смоделировать в основных макроэкономических теориях и моделях. Но и выведя банки за скобки, экономисты продолжали к ним обращаться. Еще в 1989 году Бланшар и Фишер отмечали: «Ощущение, что в банках есть что-то, что делает их «особыми», вынуждает постоянно возвращаться к этой теме». А десятилетие спустя исследования Каприо и Клингебиля показали, что за последние полвека произошло более ста банковских кризисов. При этом их количество и масштабы возрастают, а внятных объяснений опять-таки не появилось.
Головоломки процентных ставок и реформ в области предложения
Практически все теории признают роль процентных ставок — как ключевой переменной, обладающей значительной причинно-следственной силой. Но эмпирические исследования показывают, что в объяснении экономических циклов и иных событий в экономике их сила не очень-то просматривается. Более того, в динамике процентные ставки выступают скорее как ведомые экономической деятельностью, нежели возглавляющие ее. И это стало совершенно очевидным, после того как японский центральный банк в 1990-е десятки раз снижал процентные ставки, а экономика продолжала стагнировать, и денежная масса не прирастала.
Некоторые экономисты сочли это доказательством неэффективности политики управления спросом и предложили взамен экономические реформы в области предложения — увеличение производительности и мобилизацию факторов производства посредством дерегулирования, либерализации и приватизации. Япония последовала рекомендациям, проведя за 20 лет значительные структурные реформы в области предложения. Однако нет никаких практических подтверждений, что они помогли ее экономике в краткосрочной или долгосрочной перспективе.
Упрямая практика вновь и вновь возвращает нас к старой эмпирической задаче: необходимо признать и объяснить «экономическое чудо» Японии, Тайваня, Кореи и Германии (середина 1930-х — начало 1970-х), а также Китая, которые поставили в тупик преобладающие научные подходы.
Новая парадигма восстанавливает равновесие
Профессор Вернер считает, что новая убедительная парадигма может возникнуть только в том случае, если к экономике применить методологию исследования, которая широко используется в естественных науках, — индуктивный (или эмпирический) метод. Именно реальные факты должны ложиться в основу выявленных закономерностей и формулировки теорий. Доминирующий сегодня дедуктивный подход, на котором зиждется большинство ведущих школ, требует начинать с аксиом и гипотез, на которых выстраиваются теории, чтобы затем неизбежно быть оспоренными реальностью. Именно поэтому многие исследователи, вплотную подойдя к правильным выводам, так и не решились их сделать.
Фишер справедливо говорил, что «эффективные» деньги MV (используемые для сделок) равны общей стоимости сделок. Если немного перефразировать, то получается, что в своем первоначальном виде уравнение количества утверждало: «Общий объем транзакций в течение любого периода времени должен быть таким же, как и количество денег, используемое для оплаты этих транзакций». И тогда оно на самом деле становится уравнением, «действительным при любом наборе обстоятельств».
Правда, данных по транзакциям в ту пору не существовало — по крайней мере, в официальных изданиях. Сегодня центральные банки могут легко публиковать такие цифры — благодаря координационному центру всех банковских операций, через который проходит около 97% всех стоимостей транзакций в экономике. Но они решили этого не делать. Напомним, кстати, об одном исключении из этого правила, которому все мы стали свидетелями. В самый разгар декабрьской валютной паники Владимир ПУТИН заявил, что хорошо известно, кто именно играет против национальной валюты. Нетрудно понять, откуда его уверенность.
Однако точно ли ВВП отражает все транзакции в экономике? Фишер, а также Кейнс предложили различать сделки, связанные с продажей или покупкой готовых товаров и услуг (которые могут быть измерены с помощью ВВП), и финансовые операции, которые влияют на имущественное состояние, но не связаны с национальным доходом. Такие же идеи есть у Фридмана и некоторых других авторов.
Решение, таким образом, заключается в том, чтобы разделить общее уравнение для всех транзакций на два течения — на деньги, используемые для ВВП («реальные»), и деньги, используемые для сделок, не включающих ВВП («финансовые»).
Впервые такой подход был успешно реализован профессором Вернером. Его работы 1992 и 1997 годов убедительно объясняли, почему во многих странах, столкнувшихся с бумом цен на активы, экономисты ломают голову над очевидным «снижением скорости», «нарушением функции спроса на деньги» или «тайной пропавших денег». А главное, было доказано, что рост (падение) в сумме денежных средств, используемых для транзакций на основе ВВП, равен росту (падению) номинального ВВП. Соответственно — рост (падение) в сумме денежных средств, используемых для транзакций, не включающих ВВП, равен изменению стоимости таких транзакций. Другими словами, «пузырь активов» возникает при создании и введении на рынки активов большего количества денег.
Как деньги создаются и вводятся в нашу современную систему?
Основная аномалия макроэкономики связана с неспособностью определить категорию денег и их главную функцию в экономике. Исходное уравнение обмена определяет М как покупательную способность, что и происходит в действительности при проведении сделок. Однако Фишер, Кейнс и большинство послевоенных исследователей использовали для этого депозитные массы — от M0 до M4. Но при таком подходе получается, что так называемая денежная масса состоит в основном из денег, размещенных в банках или в центральном банке, и охватывает подмножества сбережений частного сектора — то есть это деньги, которые на момент измерения не используются для операций. Иными словами, требуемые для уравнения деньги в обращении были подменены деньгами вне обращения.
Это хорошо понимал Джон Стюарт Милль, который еще в 1848 году справедливо писал: «Каково бы ни было количество денег в стране, на цены будет влиять только та его часть, которая поступает на рынок товаров и на самом деле обменивается на товары... А накопленные деньги на цены не влияют. Деньги, находящиеся в запасе у физических лиц для покрытия непредвиденных расходов, которые не происходят, не влияют на цены. Деньги, находящиеся в казне банка или сохраняемые в качестве резерва частными банкирами, не действуют на цены, пока не будут взяты, и даже после этого, если не будут израсходованы на товары».
Но в таком случае: как деньги создаются и вводятся в нашу современную систему? Любопытно, что в ведущих журналах по макроэкономике нет практически ни одной публикации, которая бы четко отвечала на этот непраздный вопрос. Хотя очень многие эксперты и специалисты прекрасно знают, как это происходит. Эти знания профессор Вернер сформулировал в своих работах следующим образом.
В системе необеспеченных денег, которая сейчас используется во всем мире, частные предпринимательские организации, именуемые банками, просто создают 97% денежной массы — когда они кредитуют банковский счет заемщиков суммами денег, которые никем не переводились на эти счета из других разделов экономики.
Дж. К. Гэлбрейт так выразился по этому поводу: «Процесс, посредством которого банки создают деньги, настолько прост, что наш разум это даже отвергает. Когда дело касается чего-то настолько важного, единственным верным решением кажется глубокая тайна».
Но и перестав быть таинственным, факт не перестает быть фактом: в экономике с банковской системой объем денег, фактически используемых для сделок, может лишь увеличиваться, когда банки создают новый кредит. Кредит всегда выражает эффективную покупательную способность, поскольку заемщики берут кредиты, чтобы участвовать в сделках. А значит, создание банковского кредита имеет непосредственное влияние на объемы сделок, спрос и, следовательно, цены.
Роль банков в создании «финансовых пузырей»
Многие эмпирические исследования выявили, что банковские кризисы возникают как следствие наращивания стоимости активов. Однако явление это никак не отражается в макроэкономических моделях (отчасти потому, что банки обычно его не показывают). Между тем логика здесь очень проста: рост цен на активы вызван созданием банками кредита (и, следовательно, новых денег) для сделок с активами. Продолжение создания новых кредитов для таких сделок вызывает ценовой тренд. Долговременное предоставление достаточно большого кредита для сделок, не включающих ВВП, выстраивает финансовую пирамиду. Ее первые участники (покупающие активы на стадии роста за счет выдачи банковского кредита) имеют шанс выйти из игры с прибылью. В то время как следующие игроки (как правило, широкая общественность, уже из СМИ узнавшая о феноменальной прибыли) проиграют.
Такого рода кредит является финансовой пирамидой по той простой причине, что только сделки на основе ВВП — это хорошо известно специалистам по учету национального дохода — создают стоимость, способную стать источником дохода для обслуживания и погашения кредитов. Банкиры же в данном случае полагаются на доходы от прироста капитала. Но по факту это «игра в ноль», и полученные доходы мало чем отличаются от убытков. Долгосрочное и масштабное увлечение кредитованием сделок с активами неизбежно приводит к крупным банкротствам, банковским кризисам и массовому нерациональному распределению ресурсов.
Показательно, что такой подход был недавно принят журналом Economist. Анализируя ситуацию 2011 года, журнал, в частности, пишет: «Четвертым симптомом перегрева, и одним из наиболее важных, является чрезмерная кредитная экспансия, которая ведет к формированию «финансовых (активов) пузырей» и инфляции. Наилучшим мерилом перекредитованности является разница между уровнями роста банковского кредита и номинального ВВП: кредит опережает ВВП с тревожным перевесом в Аргентине, Бразилии, Гонконге и Турции…»
Успех экономических моделей Восточной Азии и Германии
Профессор Вернер обнаружил, что управление кредитом центральными банками в Восточной Азии восходит к пониманию природы кредита и сочетается с осознанным стремлением использовать этот инструмент для ускоренного роста ВВП. Второй важный фактор — развитие банковских финансовых структур (в отличие от структур на основе фондового рынка в других странах) стало результатом организационного планирования, подчиненного основной задаче: предоставить кредит в производственных целях и таким образом максимально усилить стабильный рост. В итоге банковское кредитование росло несколько быстрее номинального ВВП, что, однако, следует считать нормальным для переходной экономики.
Модель развития «восточноазиатские тигры», безусловно, позаимствовали у Японии, и в первую очередь — механизм неофициального «управления» Банка Японии кредитованием (window guidance), то есть установление коммерческой банковской системе количественных планов по кредитованию. Именно он определял политику создания кредитов банками страны весь послевоенный период вплоть до 1991 года. Результат оказался настолько оглушительным, что и в Европе, и в США возникла мощная дискуссия. Особую остроту ей придавала полярность позиций: в развитых странах доминировало представление, что только экономики с более свободными рынками должны быть эффективными и продуктивными, а те, что используют нерыночные механизмы и государственное вмешательство, должны отставать. По этому поводу Чальмерс Джонсон еще в 1999 году справедливо иронизировал: «Япония, говоря словами Доре, «вопиющим образом пренебрегла всеми полученными принципами капиталистической рациональности» и превратилась в одну из самых богатых больших наций в мире, моделью для всех других стран Восточной Азии, включая Китай».
Впрочем, дискуссия утихла сама собой после того, как Япония согласилась на значительные структурные реформы. Однако два десятка лет дерегулирования, либерализации и приватизации не привели к стимулированию экономики. В том числе и потому, что пришлось отказаться от послевоенной модели целеполагания и установить неверные долгосрочные цели роста, ориентирующие банки на создание спекулятивного кредита. Печальные итоги такого реформирования, по мнению Вернера, легко объясняются его моделью, в которой рост ВВП ограничивается размером создаваемого кредита по сделкам на основе ВВП. В этой ситуации чем больше становится потенциал роста благодаря реформам в области предложения, тем сильнее оказывается дефляционное давление. Что, собственно, и происходит в Японии в последние десятилетия.
Однако этот новый японский опыт (тоже, кстати, очень поучительный) другие страны Восточной Азии не стали брать на вооружение. И сегодня они демонстрируют превосходные экономические показатели: высокий номинальный рост ВВП, сравнительно низкий уровень инфляции, без циклов в изменении цен на активы и со стабильностью финансовой системы. Работы Вернера и других авторов, а также признание Всемирного Банка свидетельствуют, что в основе восточноазиатского «экономического чуда» лежит процесс направления кредита на продуктивное использование и одновременно — подавление непродуктивного краткосрочного кредита.
В послевоенной Германии, однако, подобный инструмент не был использован. Между тем ее экономика обеспечивает высокий безинфляционный рост и избежала бума «финансовых пузырей». Значит ли это, что существует альтернативная модель «кредитного руководства» со стороны центрального банка? По мнению профессора Вернера, «подобный результат прямого вмешательства может быть достигнут путем разработки структуры банковского сектора, в результате чего доминирующим станет тип банков, мало заинтересованных в выдаче кредитов для финансовых операций». В самом деле, банковское дело в Германии в основном представлено небольшими банками с местными штабквартирами, которые ориентированы на кредитование домашних хозяйств и производственного сектора малого и среднего бизнеса. Финансовые спекулянты в качестве клиентов такие банки просто не интересуют. Тем более что около 70% вкладов размещены более чем в тысяче небольших сберегательных, кооперативных и народных банков.
Вместо заключения
В своих работах профессор Вернер твердо придерживается убеждения, что центральные банки должны использовать возможности регулирования количества и качества кредита для достижения максимального роста ВВП. Он называет такую политику «количественным упрощением» и считает, что для ее проведения имеются все необходимые условия.
Не существует никаких сомнений в том, где начинается или прекращается создание кредита, а значит, можно найти точные и четкие меры эффективной денежной массы. Создание кредита может быть структурировано для анализа информации о том, кто получает кредиты и на что их использует. Отраслевые кредитные данные позволяют составить представление о направлении покупательной способности. Институциональный анализ с использованием данных такого дезагрегированного кредита позволяет определить долю покупательной способности, которая расходуется на «реальные» сделки, являющиеся частью ВВП, а также ту ее часть, что используется в основном для финансовых операций. В свою очередь, сделки, способствующие ВВП, можно разделить на «продуктивные» — с низким уровнем риска (так как они создают потоки дохода для их обслуживания) и на сделки, не увеличивающие продуктивность или запас товаров и услуг.
И у такой позиции становится все больше сторонников в разных странах. В том числе и в Великобритании, где сейчас активно обсуждается такая категория, как «направление кредита». Активно участвует в дискуссии и лорд Тернер, председатель Управления финансового регулирования и надзора. Что вполне объяснимо: на пять банков в стране приходится более 90% вкладов, и это не позволяет обеспечить нормальное развитие экономики — прежде всего, финансирование малого и среднего бизнеса.
Начать дискуссию