Журнал Economist опубликовал очередной выпуск индекса БигМака. Стандартизованный по всему миру многоступенчатый бутерброд, содержащий хлеб, мясо, овощи, приправы — изрядный фрагмент потребительской корзины. Сравнение его цены в разных местах — простейший способ быстро оценить паритет покупательной способности местных валют.
На родине доллара БигМак стоит $3.41. В России — по курсу на момент расчета индекса — $2.03. Следовательно, применительно к основным продуктам потребления рубль недооценен на 41 %.
Впрочем, рубль — еще не рекордсмен. Наивысшая степень недооценки — у китайского юаня: $1.45, т. е. 58 %. К Китаю плотно примыкают Малайзия ($1.60 — 53 %), Египет ($1.68 — 51 %), Индонезия ($1.76 — 48 %), Таиланд ($1.80 — 47 %), Украина ($1.86 — 46 %).
На другом полюсе — Исландия: $7.61 (я на полный обед в McDonald’s — с салатом, мороженым, кофе и т. п. — трачу несколько меньше), что соответст-вует переоценке местной кроны на 123 %. Явно переоценены также норвежская крона ($6.88 — 102 %), швейцарский франк ($5.20 — 53 %). Да и евро (в среднем по странам еврозоны $4.17 — 22 %) несколько завышен.
Столь внушительную разницу невозможно — да и не нужно — списывать на причуды биржевых игр. Особенно если учесть: индекс публикуется уже не первый год — и заметных подвижек за все это время не ощущается. Следовательно, за разбросом цен расхожего бутерброда стоят серьезные закономерности.
Самая очевидная из них — традиционная нищета многих стран и столь же традиционный достаток других. Пекинец вряд ли сможет себе позволить БигМак по чикагской цене. Зато с бергенца можно содрать втридорога.
Но нищета и богатство — категории не экономические. Игроки на валютных биржах руководствуются существенно более оцифрованными данными. Прежде всего — потоками товаров и услуг, стоящих за значками валют.
Если взглянуть на эти потоки, индекс БигМака становится вполне очевиден. Самая недооцененная валюта — у страны, уже пару десятилетий исполняющей обязанности мастерской мира. Конвейерные производства переносятся в Китай потому, что там самая дешевая рабочая сила. Дешевая же она не в последнюю очередь потому, что все необходимое для ее существования тоже дешево — не только благодаря баснословной скромности потребностей среднего китайца, но и вследствие искусственно заниженного курса местной валюты.
Малайзия, Индонезия, Украина тоже ориентируются в основном на экспорт своей продукции. Чтобы обеспечить ее конкурентоспособность, они — как и Китай — удешевляют свою валюту.
Ничего нового в этом нет. Искусственное обесценивание валюты стало инструментом экспортной экспансии еще во времена Великой Депрессии. Правда, тогда им одновременно воспользовались все ведущие промышленные страны, так что ничего, кроме хаоса в финансах, он не принес: соотношения-то валют после краткого замешательства вернулись на прежний — додепрессивный — уровень. Сейчас сравнительно благополучные государства стараются без особой надобности не играть своими курсами. Поэтому страны послабее и могут опустить свои валюты ниже паритета, дабы стимулировать экспорт.
Кстати, Соединенные Государства Америки, при демократах ориентированные на финансовый рынок, при республиканцах нацелены на материальный экспорт. Именно поэтому Буш всеми силами валит доллар. И чтобы опустить курс по отношению к нему, нужны героические усилия.
С другой стороны, Швейцария экспортирует разве что предметы роскоши. Скажем, легендарные швейцарские механические часы — при всей изощренности устройства — заведомо не могут быть точнее электронных. И даже меха-нические японские давно не менее надежны. Швейцарские часы носят ради престижа — и чем они дороже, тем престижнее.
Основной доход Швейцария сейчас получает от туризма. Туристы тратят деньги внутри страны — и чем выше цены, тем больше страна зарабатывает. Тут выгоден завышенный курс.
Норвегия экспортирует в основном энергию: электричество, нефть, газ. На высокотехнологичном западноевропейском рынке этот товар всегда востребован. Можно не беспокоиться о конкуренции — и завышать курс своей валюты, чтобы в страну охотнее импортировали все, что в ней не производится.
Россия тоже энергоэкспортер. Но у нас еще в советское время выстроена мощная и разносторонняя промышленность. Рубль занижают, чтобы стимулировать экспорт ее продукции — в надежде, что благодаря этому она рано или поздно выйдет на советский уровень по количеству произведенного, а там и по качеству начнет соответствовать требованиям мирового рынка.
Отчего же Центральный банк России то и дело сетует на слабость рубля — Да и другие промышленные страны, как правило, не пытаются опускать свои валюты, предпочитая переносить производство в регионы подешевле и подпитывать высвободившихся рабочих пособиями за счет налогов с фирм?
Заниженный курс не только стимулирует экспорт. Он еще и снижает уровень жизни. В частности, потому, что становится невыгоден импорт — а производить внутри страны вообще все, что ей нужно, не так уж хорошо: преимущества разделения труда проявляются на международном уровне ничуть не слабее, чем в пределах одного конвейера.
Занижение курса валюты фактически равноценно налогу на всех граждан страны в интересах экспортеров. Более того, инфляция — самый несправедливый налог, ибо бьет прежде всего по беднейшим. Уж лучше прямой протекционизм — ограждение внутреннего рынка таможенными и нетарифными барьерами, благодаря которым, например, Япония (тоже крупнейший экспортер) ограничивается ценой БигМака $2.29, заниженной всего на 33 %.
В перспективе промышленность, выросшая в протекционистской теплице, может вернуть все вложенное в нее. Правда, учиться конкурентоспособности придется заново. Выучимся ли?
Начать дискуссию