Стратегия и тактика

КОГДА Я ПИШУ ЭТУ ЗАМЕТКУ, ВО ВСЕХ НОВОСТНЫХ ПЕРЕДАЧАХ СООБЩАЕТСЯ О БУРНОМ БИРЖЕВОМ РОСТЕ В ОТВЕТ НА РЕШЕНИЕ МИНИСТРОВ ФИНАНСОВ ДВАДЦАТИ ВЕДУЩИХ СТРАН МИРА ПРОДОЛЖИТЬ НАКАЧКУ ДЕНЬГАМИ ВВЕРЕННЫХ ИМ ЭКОНОМИК.

Судя по всему, в обозримом будущем руководители монетарных ведомств стран G20 и правда не намерены сокращать финансовые впрыскивания. Отсюда — очевидная спекуляция (в переводе с латыни — наблюдение, высматривание): даже на самую рискованную покупку несложно будет занять деньги, даже при неудачном приобретении несложно будет вернуть долги. Вот и покупают все, что предлагается на продажу, — без особых размышлений о реальной прибыльности приобретаемого в ближайшей и отдаленной перспективе.

Между тем подобные же бездумные покупки на заемные деньги послужили если не первопричиной нынешнего кризиса, то по меньшей мере сильнейшим стимулятором его быстрого развития. Да и собственно закачка избыточных денег поднимает цены — в немалой степени благодаря ускорению покупок — быстрее, чем растет сама денежная масса. То есть отношение денежной массы к товарной падает, и дефляция затягивает кризис.

Выходит, средство, употребленное вроде бы для приостановки падения рынка, в конечном счете приведет к тому, что спад будет, возможно, и не столь глубоким, какого можно было бы ожидать, исходя из степени перекоса мировой экономики, но во всяком случае несравненно длительнее, чем был бы при жестком отсечении уродливых ветвей. Суммарная площадь над кривой спада (то есть общие экономические потери) заведомо не меньше, нежели при отсутствии всякой активности министров финансов.

Эти рассуждения далеко не новы. Уже многие исследователи предыдущей Великой депрессии утверждали: к концу правления Герберта Гувера она была на излете, и его внешняя пассивность (он лишь организовал множество благотворительных акций вроде раздачи бесплатного супа) была экономически оправдана, а кипучая разносторонняя деятельность Франклина Рузвельта только затянула спад — настолько, что он завершился лишь с началом Второй мировой войны.

Правда, к концу правления Гувера политическая обстановка в Соединенных Штатах Америки была близка к взрыву. Напряжение накопилось более сильное, нежели в европейских странах, куда кризис пришел позже. А ведь на волне депрессии фашизм не только победил в Германии (в форме национального социализма), но и оказался близок к победе во Франции (путч кагуляров сорвался скорее по общему разгильдяйству, нежели вследствие закономерного развития событий), в Великобритании (где стремительно набирал популярность Британский союз фашистов под руководством бывшего лейбориста баронета Освальда Мосли)… В странах Восточной Европы (в том числе и в осколках Российской империи — Латвии, Литве, Польше, Эстонии) именно в годы кризиса завершилось формирование системы диктаторских режимов. (В рамках демократии удержалась лишь Чехословакия — за что вскоре и поплатилась: 30 сентября 1938 года образцово демократические Великобритания и Франция отдали ее на откуп образцово диктаторской Германии.) Сам же Гувер оказался вынужден вооруженной силой остановить марш ветеранов на столицу.

Похоже, если бы Рузвельт не провозгласил Новый Курс (точнее, Новую Сделку — New Deal) и не организовал — ценой инфляционного финансирования! — общественные работы, крупные инфраструктурные проекты, субсидии немалой части фермеров и прочие сомнительные с общеэкономической точки зрения меры, Соединенные Штаты Америки могли пополнить число диктатур. Недаром в 1936 году в рамках второй предвыборной кампании Рузвельта Синклер Льюис выпустил антиутопический роман «У нас это невозможно», где описывал становление классического фашизма в цитадели демократии. Правда, прототип романного президента Бэза Уиндрипа губернатор Луизианы Хью Пирс Лонг годом ранее погиб при странных обстоятельствах, описанных в романе Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать» (там он выведен под именем Вилли Старка). Но желающих использовать протестные настроения в качестве ступеней собственной карьерной лестницы хватает всегда и везде.

Наверное, и нынешние деяния финансовых властей ведущих стран продиктованы не столько желанием любой ценой сохранить красивую отчетность, сколько опасением социальных взрывов, способных в одночасье перекроить политическую карту мира. Понятно, особо афишировать подобные побуждения мало кому охота. Публичное сомнение в устойчивости существующего порядка само по себе способно серьезно подорвать эту устойчивость. Тем не менее никто не вправе вовсе сбрасывать со счетов возможность катастрофы.

Итак, министры финансов в первом приближении оправданы. За их публичными деяниями, странными с чисто экономической точки зрения, стоят интересы устойчивости общества, несомненно приоритетные по сравнению с экономикой хотя бы потому, что общество к экономике не сводится.

Но первое приближение редко бывает последним. Задача, решаемая нынешним безудержным финансированием, действительно важная — но, увы, всего лишь тактическая. А стратегическая сторона дела пока остается за пределами внимания даже высшего руководства. Устранить последствия кризиса, уменьшить их воздействие на общество — дело, несомненно, нужное. Но несравненно важнее устранить саму причину кризиса, вернуть экономику на путь развития — пусть и не абсолютно устойчивого (сама природа рынка постоянно порождает колебания), но хотя бы открывающего новые возможности.

Причина исследована уже неплохо. Международное разделение труда — дело прогрессивное, но (как и любое разделение) чреватое перекосами. В частности, многолетний вывод трудоемких процессов в регионы дешевой рабочей силы оставил жителей регионов, откуда ушла промышленность, без источника реальных доходов. Отчисления авторам разработок невозможно задирать до небес: запах сверхприбыли рано или поздно сметет любые юридические барьеры, препятствующие копированию. Пришлось наводнять развитые страны — прежде всего США, дальше прочих зашедшие по пути избавления от труда, — фиктивными деньгами. Похоже, именно ради маскировки отдаленных последствий вывода рабочих мест отменялось регулирование финансового рынка, а еще оставшаяся производственная деятельность (вроде печально памятной Enron, десятилетиями преуспевавшей на рынках транспортировки газа, электрогенерации, целлюлозно-бумажной промышленности) становилась необязательным приложением к строительству изощренных схем манипулирования ценными бумагами, начисто оторванными от реальных ценностей.

Устранить такую причину сложно. Хотя бы потому, что слишком многие уже привыкли к соблазнительному вкусу легких денег. Если бы финансовые игры продлились подольше — большинство граждан США постигла бы судьба обитателей некоторых тамошних негритянских кварталов, уже на протяжении нескольких поколений не имеющих иного источника дохода, кроме казенных подачек, а потому не представляющих себе, что значит регулярная работа. По счастью, процесс вроде бы зашел еще не очень далеко, так что шансы на возрождение нормально работающей экономики есть даже за океаном.

Но чтобы поставить перед собою столь труднодостижимую цель, надо по меньшей мере понимать ее необходимость. Сколь угодно блистательная тактика не заменяет элементарных навыков стратегии. Последний великий стратег Германии — Альфред фон Шлиффен — умер за год до Первой мировой. Немцы, несомненно превосходившие всех своих противников тактическим мастерством, обе мировые войны проиграли.

Чудеса финансовой тактики, скорее всего, позволят до поры до времени компенсировать последствия перекоса общей структуры мировой экономики. Следовательно, перекос будет развиваться. И рано или поздно обернется таким грандиозным развалом, что никакими ценными бумагами уже не удастся погасить хозяйственный — и порожденный им социальный — пожар.

Не зря Владимир Ильич Ульянов предостерегал: кто берется за решение тактических задач, не управившись сперва со стратегическими, будет на каждом шагу натыкаться на последствия общих проблем, не зная даже, откуда эти последствия проистекают, а значит, не зная, как с ними бороться.