РУССКИЙ — РОДНОЙ ЯЗЫК ПРИМЕРНО ДЛЯ КАЖДОГО ДЕСЯТОГО СОТРУДНИКА ХАЙТЕК-КОМПАНИЙ В СИЛИКОНОВОЙ ДОЛИНЕ. О ТОМ, ПОЧЕМУ НАШИ ТАЛАНТЫ ПРЕДПОЧИТАЮТ СТРОИТЬ ИННОВАЦИОННУЮ ЭКОНОМИКУ В США, А НЕ ДОМА, «БИЗНЕС-ЖУРНАЛ» ПОБЕСЕДОВАЛ С ЕВГЕНИЕМ ЗАЙЦЕВЫМ, РОССИЙСКИМ КАНДИДАТОМ НАУК, СТАВШИМ АМЕРИКАНСКИМ ВЕНЧУРНЫМ КАПИТАЛИСТОМ.
В Силиконовой долине Евгений Зайцев уже девять лет. Приехал учиться на МВА в бизнес-школу Стэнфордского университета в 2000 году, да так и остался, потому что получил предложение о трудоустройстве от работодателя, которому было грех отказывать, — старейшей американской венчурной компании Asset Management Company, созданной в 1965 году легендарным инвестором Франклином «Питчем» Джонсоном.
«Питч», которого в США называют одним из основателей американской венчурной индустрии, до сих пор в строю (сейчас ему 81 год), и у него есть чему поучиться. Более двухсот успешных инвестиционных сделок — это говорит само за себя.
В Asset Management Company Евгений Зайцев занимается формированием портфеля инвестиций в биотехнологические и фармацевтические компании. В 2006 году он параллельно создал собственную венчурную фирму HelixVenture, обосновавшуюся в местечке Пало-Альто — в сердце Силиконовой долины, близ Стэнфордского университета. Его амплуа — инвестиции в наукоемкие компании на самой ранней стадии, когда велики и технологические риски, и потенциальная доходность.
Их кремний
— Русские в американской Силиконовой долине — это сила?
— Приходилось слышать разные оценки того, сколько российских специалистов работает в высокотехнологичных компаниях в Силиконовой долине. То, что счет идет на несколько десятков тысяч, похоже на правду. Предпринимателей из России тоже довольно много — ребят с прекрасным образованием и интересными идеями. Впрочем, о национальных корнях у нас здесь не задумываются. Как только компания попадает в Силиконовую долину, она сразу же теряет свое национальное лицо. В ней бок о бок трудятся американцы, русские, европейцы, индусы, китайцы, израильтяне. Когда венчурному инвестору на стол ложится бизнес-план очередного стартапа, ему, разумеется, тоже все равно, откуда родом идея, лишь бы она была интересной, решала серьезную проблему на рынке, и рынок этот был бы достаточно большим.
Силиконовая долина — это вообще не совсем «американское» явление: более трети живущих здесь людей говорят по-английски с акцентом. Она сильно отличается не только от других мест на земном шаре, но и от всей остальной Америки. Даже в пределах штата Калифорния другого такого места, пожалуй, не найти.
— В России сейчас заговорили об утечке инновационного бизнеса из страны: технологических идей вместе с их носителями, интеллектуальной собственности, перспективных стартапов… Что, в Силиконовой долине — медом намазано?
— На самом деле вы задали сразу два вопроса: почему стартапы хотят приехать в Силиконовую долину и почему они хотят уехать из России.
Основная причина, по которой стартапы стремятся именно сюда, заключается в том, что США — это почти половина всего мирового технологического рынка, практически в любой отрасли.
Еще один важный момент — это наличие многочисленной «популяции» ученых, разработчиков, менеджеров, специалистов по коммерциализации научных разработок, которые являются огромным ресурсом для стартапов. Посмотрите, например, что происходит в России: немало фирм с оригинальными идеями, но им практически невозможно найти менеджера, имеющего опыт коммерциализации новых технологий. Даже если у компании хорошие разработчики, ей сложно подобрать сбалансированную команду, способную довести идею до коммерческого образца. В Силиконовой долине есть специалисты для каждой стадии разработки продукта. Это огромный пул людей, собранных на одной территории, из которого можно черпать таланты для каких угодно стартапов.
Евгений Зайцев
Генеральный партнер венчурной компании HelixVentures (Калифорния, США), один из зачинателей SVOD (Silicon Valley Open Doors) — ежегодной инвестиционной конференции «Открытые двери в Силиконовую долину», экс-президент Американской бизнес-ассоциации российских профессионалов AmBAR.
Образование: Алтайский государственный медицинский университет, кандидат медицинских наук; бизнес-школа Стэнфордского университета, МВА.
Бизнес-карьера:
С 2001 года — советник и управляющий биомедицинским портфелем старейшей венчурной компании США — Asset Management Company.
С 2006 года — соучредитель и глава венчурной компании HelixVentures, специализирующейся на инвестициях в биотехнологии и фармацевтику.
Третий очень важный момент — это инновационная среда, и в первую очередь бизнес-сервисы для молодых технологических и наукоемких компаний. Силиконовая долина — это еще и масштабная инфраструктура, работающая исключительно на поддержку инноваций. Это юридические фирмы, инвестиционные банки, офисы лицензирования технологий при университетах, инкубаторы и т. д. Часть этой инфраструктуры — венчурный капитал. Венчурный бизнес — это не только инвестиции. Это «умные деньги», которые приходят в молодую инновационную компанию вместе с целым набором компетенций. Венчурный капиталист помогает своей портфельной компании строить и развивать бизнес, привлекать менеджеров и разработчиков, позиционировать продукт и выводить его на рынок, поднимать дополнительные раунды финансирования и налаживать стратегические партнерства. Венчурный капиталист — это очень ценный партнер, поступающий в распоряжение компании вместе с финансовыми средствами. Поэтому предприниматель готов расстаться с долей в своей компании, чтобы получить в совет директоров хорошего венчурного инвестора.
Есть еще один не совсем формальный, но важный фактор. В Силиконовой долине сложилась необыкновенная атмосфера, которая вдохновляет людей на то, чтобы брать на себя риск, строить компании и двигать их вперед. Зайдите здесь в любую кофейню — и вы обязательно увидите за двумя–тремя столиками предпринимателей, обсуждающих бизнес-планы, рисующих презентации для инвесторов, спорящих о бизнес-моделях. Буквально в каждой кофейне. Эта среда очень вдохновляет. Предприниматели здесь — герои. И что еще важно: здешняя предпринимательская культура дает право на ошибку. Даже если предприниматель взял на себя инвестиции, строил бизнес, действительно старался, но его постигла неудача (потому, например, что технология не сработала), — это не конец карьеры, ему всегда дадут шанс попробовать еще раз. Подобной толерантностью к неудачам предпринимательская культура в Силиконовой долине сильно отличается, например, от бизнес-культуры в Европе.
— Хорошо. А каков ваш список причин, по которым инновационные стартапы «утекают» из России?
— Их много, но фундаментальная — одна, и она проста. Инновационные стартапы — очень чувствительные создания. Для любой технологической компании основной актив — это интеллектуальная собственность, которая через несколько лет может приобрести рыночную стоимость в миллиарды долларов. Поэтому стартапу важно с самого начала построить правильную структуру компании и стратегию защиты интеллектуальной собственности. Ни для кого не секрет, что российское законодательство по этой части несовершенно. Стоит ли удивляться, что российские инновационные стартапы подают патентные заявки в США и, как правило, переписывают свои патенты на американские компании? А российское корпоративное законодательство? В России сегодня очень сложно структурировать компанию так, чтобы из нее потом можно было построить глобальный технологический бизнес. Здесь целый клубок проблем, связанных с защитой интересов разных категорий инвесторов и выстраиванием правильной мотивации для менеджмента, инвесторов и совета директоров. Ситуация, к счастью, меняется.
«Отпугивающим» фактором является также среда, в которой находятся инновационные компании. Стартапы запускают талантливые ученые, инженеры, разработчики. Это ребята, у которых в принципе не очень много ресурсов, чтобы бороться за жизнь своей компании в агрессивной внешней среде. В отличие от крупных компаний, они просто неспособны противостоять коррупции или рейдерству. Пока в России остаются эти явления, инновационные стартапы будут «утекать». Зачем им расходовать силы на борьбу в России, если есть места, где бороться не нужно, где их, напротив, будут всячески поддерживать и пестовать?
Особенности национального инноваторства
— Как, на ваш взгляд, перековать наших Иванов Кулибиных в Томасов Эдисонов?
— Основная проблема технологического бизнеса в России — это отсутствие фокуса на маркетинг, на изучение рынка и потребителя. Такое впечатление, что российские инновационные предприниматели не научились задавать себе ключевой вопрос: а кому вообще нужно то, что я делаю? Этим летом я был на Инновационном форуме на озере Селигер и прослушал несколько десятков презентаций, в большинстве своем студенческого плана. Ребята делали презентации по рекомендациям, которые они получили в университете и на бизнес-тренингах. Интересно, что они подробнейшим образом представляли всевозможные финансовые показатели: окупаемость инвестиций, дисконтированную окупаемость, IRR и прочие. Но для меня как венчурного капиталиста это выглядело немного комично…
ВЕНЧУРНАЯ ИСТОРИЯ С ХЭППИ-ЭНДОМ: ЧЕТЫРЕ ГОДА, 60 МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ ИНВЕСТИЦИЙ — И ВЫСОКОТЕХНОЛОГИЧНЫЙ СТАРТАП ПРЕВРАТИЛСЯ В КОМПАНИЮ СТОИМОСТЬЮ В ПОЛМИЛЛИАРДА
— Отчего же?
— Было очевидно, что презентующие толком не понимали, для чего все эти показатели нужны. Рассчитывать показатели доходности — это задача инвестора, а не предпринимателя. При этом практически ни в одном проекте не было самого главного: маркетинга. Авторы совершенно упускали из виду потребителя. Если рынок мал и потенциальных покупателей немного — зачем тратить свои и чужие деньги и время на проект?
Другая характерная черта российских технологических стартапов в том, что производство для них — всегда во главе угла. Россия всегда была мощной индустриальной державой, поэтому фокус на производство не случаен. Однако и российским предпринимателям, и государству, и инвесторам стоит сделать следующий шаг и вступить в постиндустриальную эпоху. Большинство российских проектов, которые я вижу, начинаются словом «производство».
— Разве это плохо?
— Нет. Просто сам производственный процесс зачастую не содержит инноваций. Чтобы произвести продукт, его нужно вначале разработать, а потом еще и продать. Как только продукт разработан и утверждены технические условия, производить его в большинстве случаев может кто угодно. Производство — это, как правило, бизнес низкорентабельный, медленно растущий и требующий больших капитальных вложений. Поэтому венчурные деньги под производство обычно не привлекаются. Компания либо «растет» в производство органически, либо использует деньги из иных источников.
— Зато создаются рабочие места.
— Производство — это не единственное, что их создает. Процесс разработки — это тоже масса рабочих мест и бизнесов, которые формируются вокруг.
Поясню на примере близкого мне биотеха. В фармацевтике время крупных вертикально интегрированных компаний с собственным производством по большому счету прошло. Молодые инновационные стартапы в этой области не стремятся превращаться в подобных монстров; вместо этого они выстраивают виртуальную интеграцию. Обнаружив новую молекулу для потенциального лекарства, подобный стартап нанимает компанию для проведения доклинических экспериментов, потом другую — для клинических испытаний. Далее заключает контракт с производителем, а также с компанией, которая будет это лекарство продавать. Когда подобная индустрия, обслуживающая весь цикл коммерциализации, сформируется и в России (а она должна будет сформироваться!) — смотрите, сколько добавочной стоимости будет создаваться во всех этих компаниях!
Дружный венчур
— Насколько жестко венчурные капиталисты в Силиконовой долине конкурируют между собой за перспективные стартапы?
— Мы не столько конкурируем, сколько сотрудничаем. Венчурные капиталисты в Америке очень часто синдицируют сделки и инвестируют совместно. Это не просто способ разделить риски с коллегами. С каждым венчурным фондом, входящим в синдикат, в компанию приходят дополнительные компетенции и опытные бизнесмены. От этого выигрывают все участники процесса.
Часто бывает, что нашему фонду попадается перспективный стартап, однако он не подходит под нашу инвестиционную стратегию. Тогда мы с удовольствием «делимся» сделкой с дружественными нам фондами. А они в аналогичных ситуациях — с нами.
— Расскажите о вашей самой неудачной венчурной инвестиции в Силиконовой долине.
— Это была первая же моя инвестиция. Asilomar Pharmaceuticals, биотехнологическая компания с совершенно блестящей научной идеей доставки внутрь нервных клеток лекарственных препаратов, которые в обычных условиях туда попасть не могут. Идея была оригинальна, но далека от практики. По первоначальным оценкам, разработка должна была потребовать два года до перехода к клиническим испытаниям. Это была ситуация, когда мы взяли на себя большой технический риск в расчете на высокую доходность в случае удачи. Мы, однако, неправильно рассчитали, сколько капитала и времени понадобится компании, чтобы стать привлекательной для инвесторов следующего раунда финансирования: типичная для венчурного капитала ошибка. Программа разработки растянулась на три года, а многочисленные технические проблемы не позволили достичь прогресса, который привлек бы новых инвесторов. А принимать весь риск по этому проекту целиком на наш фонд было бы неоправданно с точки зрения нашей инвестиционной стратегии. И мы закрыли компанию, что стало правильным решением. Главное в такой ситуации — вовремя остановиться, потому что еще одна распространенная ошибка в венчурном бизнесе — это эскалация инвестиций, когда в случае неудачи инвестору кажется, что все получится, если вложить еще немного. Многие венчурные фонды тянут подобные «живые трупы» из года в год…
— Ох и досталось же вам потом, наверное, от ваших инвесторов!
— Отнюдь, ведь все понимают, что неудачи — это неотъемлемая часть венчурного бизнеса. Венчурные капиталисты часто говорят, что из десяти инвестиций одна–две обычно заканчиваются провалом, в семи случаях удается лишь отбить деньги, а по-настоящему «выстреливает» всего одна сделка. Такой сделки оказывается достаточно, чтобы сделать портфель в целом доходным и создать управляющему репутацию успешного венчурного капиталиста.
— Каково соотношение по портфелю лично у вас?
— Всего на моем счету пять успешных выходов, а в самом последнем фонде, которым я управляю сейчас, портфель получился на удивление хорошим. Всего в нем девять биомедицинских компаний, а «выстрелит» в итоге, я уверен, шесть или семь. Одна уже «выстрелила», причем достаточно громко. В апреле 2009 года мы успешно закрыли сделку по продаже нашей портфельной компании BiPar Sciences фармацевтическому гиганту sanofi-aventis за 500 миллионов долларов. Это была, пожалуй, самая крупная сделка в индустрии биотехнологий за последние несколько лет, о которой в венчурном и фармацевтическом сообществе слышали, пожалуй, все.
РОССИЙСКУЮ СИЛИКОНОВУЮ ДОЛИНУ НЕ ПОСТРОИТЬ АДМИНИСТРАТИВНЫМ РЕШЕНИЕМ. ЗАДАЧА ГОСУДАРСТВА — ЛИШЬ ЗАПУСТИТЬ РЫНОЧНЫЕ МЕХАНИЗМЫ
— Много заработали?
— Для нашего фонда мультипликатор на вложенный капитал составил около восьми, а показатель IRR1 — около 80%. В этой сделке вообще все шло, как по учебнику венчурного инвестирования, да и доходность получилась прямо-таки эталонной. Компания BiPar Sciences занималась разработкой лекарства против различных форм злокачественных новообразований — в первую очередь против так называемого triple-negative рака молочной железы. Это агрессивный рак, который почти не поддается ни одному из существующих методов лечения. Компания стала нашей «родной»: за четыре года мы провели ее от выхода из-под крыла Университета Сан-Франциско (штат Калифорния) до продажи sanofi-aventis. Мы инициировали первый раунд финансирования, привлекли в компанию первоклассных специалистов, которых вдохновил проект, и собрали синдикат венчурных фондов, который за три раунда проинвестировал в компанию в общей сложности около 60 миллионов долларов. По меркам биофармацевтики, это очень немного: вывод на рынок одного лекарства подобного уровня обходится в среднем в 800 миллионов. Однако наших инвестиций хватило, чтобы довести лекарство до второй стадии клинических испытаний и получить прекрасные результаты, заинтересовавшие четырех потенциальных покупателей. Группа sanofi-aventis победила в борьбе с тремя конкурентами, предложив за компанию полмиллиарда долларов и привлекательные условия сделки. Очень показательно, что до самого момента поглощения BiPar Sciences оставалась виртуально интегрированной компанией: ее штат никогда не превышал 20 человек, а всю «физическую» работу, связанную с созданием лекарства, выполняли сторонние организации.
— Это можно назвать везением?
— Это удачный пример того, как на самом деле должен работать венчурный капитал. Мы инвестировали в проект не очень большие деньги, но на самой ранней стадии, когда технический риск выше всего. Зато на этой стадии можно получить доступ к действительно лучшим технологиям, лучшим компаниям. Нужно только обладать чутьем, знанием предмета и быть хорошим венчурным капиталистом. И я надеюсь, что нам это хорошо удается.
— Венчурная индустрия, да и сама Силиконовая долина в США родилась не по хотению властей, а усилиями частного бизнеса. Чем, на ваш взгляд, может поспособствовать российская власть строительству нашей «Силиконовой долины»?
— Административными решениями нельзя построить ни бизнес, ни инновационную среду. Нужно отдать должное государству: лет пять назад в российской венчурной индустрии было практически пусто. Сейчас появилась политическая воля, сделана ставка на государственно-частное партнерство, венчурные фонды стали расти на глазах. Этого нельзя не приветствовать. Однако очень важно, чтобы государство избежало соблазна контролировать созданный при его помощи инновационный бизнес. Дело в том, что у властей и частных инвесторов принципиально разная мотивация. Государству важно переориентировать экономику с сырьевой модели на инновационную. Похвально. А у частных инвесторов есть своя похвальная цель — заработать деньги. Чтобы эти цели совпали, государству стоит делать упор на то, чтобы запустить рыночные механизмы, а рынок сам все расставит на свои места. Если частные инвесторы, которые вкладывают деньги в венчурные фонды, будут получать хорошую доходность, это само по себе запустит инновационный процесс. Российские венчурные фонды не могут вечно сидеть на поддержке государства: в какой-то момент должны прийти профессиональные институциональные инвесторы и начать вкладывать в эту индустрию, иначе она не будет жизнеспособна. Для того чтобы они пришли, фонды должны показать хорошую доходность в рыночной бизнес-среде — не как инструмент государства для развития инноваций, а как элемент эффективно функционирующего рынка венчурного капитала.
— Как говорят российские венчуристы, наши региональные «начальники», построив у себя технопарк или инкубатор, иногда уже через год приходят и спрашивают: «Ну и где наша Силиконовая долина?»
— Силиконовая долина в Америке не сразу строилась, на это ушли десятилетия. В России очень хорошие предпосылки для формирования мощной инновационной экосистемы, однако предпосылки эти изначально другие. Инновационная среда здесь обязательно сложится, но произойти это должно постепенно. Было бы ошибкой пытаться копировать; российская «Силиконовая долина» будет другой, построенной по своим, внутренним принципам.
1 от англ. internal rate of return — внутренний уровень возврата капитала, или процент уровня возврата инвестиций в пересчете на годовые.
Начать дискуссию