Мой случай — скорее исключение, чем правило: первые инвестиции от зарубежного инвестора в свой проект я получил сразу же после презентации. Приехал в 1999 году в Оксфорд на ежегодную ярмарку инноваций Venturefest, выступил, а в перерыве ко мне подошел Люсиус Кэри (Lucius Cary) — весьма неординарная личность, патриарх британской венчурной индустрии, с которым до этого мы никогда не встречались.
Он назвал сумму, которую готов вложить в наш стартап, и сказал, на какую долю в компании рассчитывает в обмен на инвестиции, после чего сразу по-деловому поинтересовался: «Куда отправлять чек?» Единственным дополнительным условием с его стороны было, чтобы создаваемая компания базировалась не далее чем в сорока милях от Оксфорда. Люсиусу было важно тратить не более часа езды, когда понадобится посмотреть, как у нас идут дела, или чем-то помочь. Потому что проинвестированных компаний у него в Оксфордшире немало.
Если честно, для меня такая скорость принятия решения была тогда удивительна. К тому времени мы уже не один год бились, чтобы найти в России инвестора или промышленного партнера, который заинтересовался бы коммерциализацией нашей разработки. Основного потребителя для нашей технологии нанесения износостойких покрытий мы видели в нефтегазовом секторе, поэтому долго вели переговоры с одним из дочерних предприятий «Газпрома». В конце концов нам там посоветовали не мучиться и приходить уже с готовой технологией, а еще лучше — с продукцией.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что по-своему газпромовцы были правы. Для них влезать в проект по промышленному внедрению «сырой» технологии было бы чистой авантюрой. Откровенно говоря, у нас на той стадии и технологии как таковой еще не было — имелись скорее научно-технические мечтания и предположения. Ведь что такое технология? Это то, что можно описать и воспроизводить с гарантированным результатом. А у нас тогда на руках были лишь кое-какие лабораторные образцы, которые, может быть, раз в неделю получались, а чаще — нет. В такое может вкладываться только венчурный инвестор, а венчурная индустрия в России тогда была в эмбриональном состоянии.
Стиль принятия решений у нашего английского инвестора Люсиуса Кэри оказался особенным. Если идея бизнеса выглядит убедительно и команда вызывает доверие, он может сделать инвестиционное предложение практически сразу, без построения моделей дисконтирования денежных потоков, сбора отзывов экспертов и прочего. Он в значительной степени полагается на свою предпринимательскую интуицию.
По мере развития стартапа и продукт, и модель бизнеса, и метод продаж могут измениться до неузнаваемости. Поэтому любые финансовые модели на посевной стадии базируются на слишком шатком фундаменте, чтобы пытаться все просчитать заранее. При этом сам Люсиус Кэри несет полную ответственность перед теми, кто доверился ему и вложил средства в его венчурные фонды (а это сотни частных лиц): ежегодно отчитывается перед ними о состоянии дел, отвечает на их вопросы. Это такое «чистилище», которое дает серьезный заряд ответственности. И еще он отвечает за тех, кого «приручил», — проинвестированные проекты.
Тут речь идет не о какой-то мелочной каждодневной опеке. Скорее, о передаче опыта, предпринимательском менторстве. По себе теперь знаю, насколько эффективно может помочь стартапу грамотный венчурный инвестор с собственным предпринимательским опытом — иногда простым советом, телефонным звонком или контактами нужного человека. У Люсиуса и членов его команды — огромный опыт в бизнесе, каждый из них на собственной шкуре прочувствовал, что значит строить с нуля технологическую компанию.
Собственно, британский аналог Кремниевой долины, который за последние тридцать лет сложился вокруг Оксфорда, — в значительной степени дело рук Люсиуса Кэри и подобных ему энтузиастов. С начала 1980-х только один Кэри поочередно создал здесь одиннадцать венчурных фондов, которые проинвестировали более сотни компаний преимущественно на посевной и ранней стадиях.
Были и другие инвесторы, и постепенно здесь собралась критическая масса из сотен технологических фирм, образовался инновационный кластер, в котором началось самовоспроизводство стартапов. Добавьте к этому наличие высококлассных специалистов практически в любой отрасли знаний благодаря Оксфордскому университету, сам «бренд» университета, отблеск славы которого падает и на все окрестности.
Плюс дополняющие технологии, плюс локальный спрос на инновационную продукцию. Небольшой пример: в Оксфордшире имеется ряд компаний, разрабатывающих современные композитные материалы с прицелом на потребителя в авиа- и судостроении. Но у них уже сейчас есть местный потребитель в лице базирующихся здесь же фирм, которые конструируют и производят болиды для «Формулы-1»: почти все команды F1 разрабатывают и строят свои машины в окрестностях Оксфорда. И такие «пищевые цепочки» из компаний естественным образом выстраиваются в разных отраслях — в электронике, медицине, нанотехнологиях. Экосистема из конкурирующих компаний создает живой спрос на инновации, это очень важно.
Помню, как запускал фирму в Англии с нуля, нанимал сотрудников. Помню, какой шок был, когда первые образцы покрытия не выдержали испытаний заказчиков. Покрытие оказалось хотя и твердым, но хрупким: трескалось от малейшей деформации подложки — а значит, не годилось для промышленного применения. Нам пришлось фактически заново разрабатывать материал и адаптировать технологию. В итоге первоначальная идея трансформировалась до неузнаваемости: созданная нами уже в Англии технология радикально отличалась от той, что мы пытались предложить в 1990-е. Так что невольно напрашивается вопрос: во что же вложился тогда, в 1999-м, Люсиус Кэри, руководствуясь чутьем инвестора? В «сырую» технологию, всех нюансов которой он, не будучи техническим специалистом, просто не мог понимать? Нет, в нашу команду. И мы его не подвели. Одно из правил, которыми руководствуются венчурные фонды Люсиуса, — выходить из проинвестированных компаний в момент первичного размещения акций на бирже. Компания Hardide Coatings разместилась на LSE (площадка AIM) в 2005 году. Люсиус при выходе четырехкратно окупил свои первоначальные вложения.
Сейчас я с интересом наблюдаю со стороны за нарождающейся в России венчурной отраслью, знаю немало умных и грамотных ребят, работающих в российских венчурных фондах. И невольно примеряю ситуацию на себя: смог бы я реализовать свой проект дома, будь в то время в России столько же венчурных денег? Есть сомнения, что мой проект смог бы пройти через сито отбора. Пока я вижу, что российскими фондами управляют в основном выходцы из финансовой сферы, не имеющие личного предпринимательского опыта. Как следствие, процесс отбора проектов в фондах излишне забюрократизирован.
От соискателей инвестиций требуются сертификаты, патенты, справки о патентном поиске, заключения технических экспертных комиссий. Но наличие всех этих бумажек вовсе не гарантирует главного: что продукт будет продаваться, а компания — расти, адаптируясь к требованиям рынка. Ведь инновационный проект — это не что-то, что запускается в заданном направлении и летит строго по расчетной траектории.
Это, как кто-то писал, всегда пилотируемый полет, когда именно от решений «экипажа» зависит, как облететь грозовой фронт и где приземлиться на дозаправку. Инвестору с предпринимательским опытом легче поверить в «экипаж» и сделать на него ставку, инвестору-финансисту привычнее доверять бумажкам и расчетам. Но что-то мне подсказывает, что состояние дел в российском венчуре обязательно выправится после неизбежного периода «детских» болезней. Работать в фонды непременно придут — и уже, наверно, начинают приходить — предприниматели с личным опытом коммерциализации технологий. И свои Люсиусы Кэри в России обязательно появятся.
Начать дискуссию