У государства слишком завышенные ожидания по поводу инновационных возможностей госкорпораций. С одной стороны, все правильно: основной тягловой силой экономики служит именно крупный бизнес, а не средние и малые компании, сколь продвинутыми и инновационными они бы ни были. Однако есть все основания серьезно усомниться в способности госслужащих выращивать эффективные внутренние стартапы.
Прежде всего необходимо разобраться, отличается ли госкорпорация от компании, свободно функционирующей на рынке. Теоретически отличий быть не должно, ведь любая оболочка может стать носителем идей и сформировать внутри себя креативную команду, способную быть источником инновационного развития. На практике же госкомпании действуют в условиях ряда заведомых ограничений. С одной стороны, в силу организационной особенности и близости к финансовым потокам государственного происхождения у них по определению достаточно средств для инвестиций в технологические проекты. С другой — доступность ресурсов порождает серьезные минусы. Ведь за эти деньги по большому счету не нужно конкурировать, а если даже и приходится, мы понимаем, что эта конкуренция далека от рыночной. Это автоматически приводит и к отсутствию конкуренции внутри компании, и к низкому качеству проектов, в которых, кроме прочего, вряд ли можно найти следы борьбы за экономически эффективные решения. Со временем эта проблема усугубляется, распространяясь на штат сотрудников: даже самые креативные из них в таких условиях теряют свою мощность, «засыпают» и неизбежно начинают поглощать ресурсы.
НИИЧАВО
Здесь уместно вспомнить практику советских НИИ. Научные институты советского образца были целенаправленно и жестко управляемой системой, находясь под строгим идеологическим и даже силовым воздействием. Так или иначе, государство тащило и подгоняло научную мысль в сторону «светлого будущего» (люди же, в свою очередь, считали своим долгом следовать за государством). Сейчас все не так. Очевидно, что в госкорпорациях встречаются «светлые головы», которые понимают: фактически от них зависит государственный бюджет и, соответственно, будущее экономики, но такой ответственности оказывается недостаточно в ситуации ослабления патриотизма, силы идеологического воздействия, а также при общей аморфности и нецеленаправленности бытия. Соответственно, это понимание не может вырасти в систему, оно остается на частном уровне, на уровне формулы «Надо… надо бы… надо бы начинать уже что-то думать…». Вероятность незамедлительных действий в таких условиях заметно снижается.
Неизбежным компонентом этого процесса является низкая скорость в принятии решений, на которую накладывается привычка к неспешной процессной работе, погруженности в высокую теорию со статистически-демографическим оттенком, бюджеты и отчеты. Речь идет даже не о том, чтобы «тянуть» ресурсы: скорее — «тянуть кота за хвост», ничего не делать или же делать слишком медленно (что часто одно и то же). Даже когда реальный мир или свеженазначенные новые топ-менеджеры пытаются ускорить работу застывшей системы, это не помогает сдвинуть ее с места.
Еще один важный компонент, препятствующий появлению инновационных стартапов и в частном бизнесе, и в госкорпорациях, — технологическая парадигма, которая давно отбросила нас на много лет назад. В этой связи, кстати сказать, показательна комиссия по лженауке1, которая функционирует в Российской академии наук. Возможно, в такой борьбе, которая должна препятствовать появлению докторов оккультных наук, что-то и есть. Между тем эта инквизиция матрицируется и воспроизводится на всех иерархических уровнях, ведь во всех системах, имеющих дело с оценкой инноваций, обязательно присутствует экспертный совет. Вопрос — как он работает. Действительно ли на пользу нового и нетривиального — или же эксперты занимаются тем, что расправляются с зародышами на ранней стадии? Из разных побуждений, в том числе потому, что идеи могут показаться слишком необычными. В этой связи я очень рекомендую перечитать всем «Сказку о Тройке» братьев Стругацких, в которой подробно описаны все перипетии взаимодействия «нормальных» людей с бюрократами. А если речь идет о чем-то паранормальном?
Возвращаясь к теме «докторов оккультных наук», хотелось бы вспомнить о том, что в Великобритании существует система, которая сертифицирует магов и экстрасенсов (в этой стране их насчитывается 96 человек), официально участвовавших в научных экспериментах и доказавших свои мощные паранормальные способности. Очевидно, что при желании даже эту область можно обратить на пользу людям и сделать из нее «почти науку». Но у нас, скорее всего, подобные «аккредитующие» системы работают как фильтр, отсекая по-настоящему экстраординарные изобретения. При этом, как мы все понимаем, в условиях, когда в России сметены с лица земли целые отрасли, пожалуй, спасти нас могут действительно только экстраординарные изобретения — нечто, граничащее с чудом. Слишком отстали, притом что в большинстве случаев и догонять уже не имеет смысла. Есть только потребность в значительном рывке. А вот как его сделать? С помощью черепашьих шагов, обязательными требованиями к оформлению диссертаций, непременных ссылок на всю литературу, описывающую проблематику? Однако по многим областям принципиально нового и инновационного давно не пишется. Так есть ли смысл это читать, обрекая себя на копирование? Не спорю, увеличивать интеллектуальную базу нужно, но хотя бы где-то человек может познакомиться с настоящими инновационными изобретениями, которые существуют в мире? И в то же время… стоит ли это делать, если есть большая вероятность того, что в своей системе инноватора, скорее всего, поднимут на смех?
В стол
Переходим к еще одной проблеме — демотивации. Во всем мире изобретения фактически «обречены» на реализацию. Они находят и производственные мощности, и потребителя, которому доказывают свою нужность и полезность. Что у нас ждет инновацию, которая родилась в недрах госкорпорации? Советская практика впихивания в патент десятка людей, не имеющих к нему никакого отношения, но осуществляющих руководство. А какова, собственно говоря, дальнейшая судьба изобретения? Где будет производиться продукт? В России нет индустрии, способной реализовывать технологически сложные проекты. А это означает, что «новое слово» будет производиться штучно, в небольших инновационных компаниях. Но такими мощностями невозможно завоевать никакие рынки. При этом люди понимают, что подобная деятельность бессмысленна с точки зрения денег, правовой поддержки, а также востребованности в будущем. А значит, у них нет мотивации. Ведь даже патриотизм должен подкрепляться материальными ресурсами — не столько деньгами, сколько способом реализации инновации, процессом коммерциализации. И здесь не стоит уповать на меценатов и бизнес-ангелов. Тягловой силой экономики является только инновационная индустрия. Поэтому прежде всего государству необходимо озаботиться созданием мощных производящих инновационных центров. Именно производящих, а не моделирующих! Ведь с точки зрения генерирования инноваций у нас всегда все было в порядке, креатив для россиян никогда не был сложной задачей. Главное — вовремя построить производство, способное выпускать новую продукцию (например, оборудование, базирующееся на гиперкристаллах, — когда эти компоненты будут созданы). Причем поточное и высокотехнологичное. Но… здесь можно вспомнить американского школьника2, который недавно изобрел способ диагностики рака на ранней стадии, и представить себе судьбу и школьника, и его изобретения, если бы дело происходило в России.
Но вернемся к госкорпорациям. Когда внутри системы рождается инновационный проект, он вступает в противоречие с огромным авторитарным механизмом, у которого, по сути, другие цели. У каждой системы — своя миссия. Миссия коммерческой организации — зарабатывать деньги, миссия благотворительных систем (например, церкви) — нести добро людям, вселять надежду и так далее. У государственных компаний в силу их происхождения миссия совсем иная. А именно — прежде всего реализация интересов государства. Таким образом, вряд ли подобные организации могут быть небюрократическими. У них высокая структурная этажность, много зависимостей и согласований, которые тормозят развитие проекта. А ведь смысл инновации, кроме прочего, заключается также в том, чтобы опередить других. Мощное биение человеческой мысли распространяется по всему земному шару, и если сейчас не изобретете вы — значит, через пять минут это сделает кто-нибудь другой. Скорость является определяющим фактором.
Чем мощнее, быстрее мы думаем, тем больше у нас шансов совершить рывок и догнать другие страны. А вот в противном случае нас ждет совсем незавидная перспектива. Даже не ресурсоориентированная экономика, скорее — почти рабовладельческое общество, представляющее услуги местного населения фактически за гроши.
Между тем мы — «копаемся». В России инновационные проекты могут тянуться годами. Порой очень забавно встретить публикацию о том, что разработка какого-то проекта началась 15 лет назад. А ведь этим проектом уже давно пора бросить заниматься! Нет, это можно продолжать делать, но в режиме хобби: к инновационной индустрии такой проект давно не имеет отношения.
В теории функцию, связанную с разработкой и коммерциализацией инноваций, должны нести инкубаторы и иннограды. Но если во Франции и в Японии такая система работает, то в нашей стране эти зоны «провисают». Во-первых, потому что нет выхода в индустрию, во-вторых — у нас в первую очередь востребован подход к созданию инноваций, не имеющих стратегического потенциала. Заключается он в подспудном стремлении выдавать на-гора дешевые и яркие эффекты, далекие от решения проблем: наши инновации не выходят за рамки изобретения говорящих огурцов и тапок для похудения. И здесь мы снова возвращаемся к проблеме отбора и экспертизы. Кто сегодня заседает в экспертных советах? Великие люди вчерашнего дня? Притом что половина из них по определению псевдовеликие.
Ведь, казалось бы, технически все просто. Схемы известны. Человек работает над определенным вопросом или наталкивается на определенную идею. Обращается к руководству, оформляет идею в тему, которая быстро проходит экспертизу; затем ему выделяют ресурсы, бюджет, вставляют в план; после этого подбирается команда, создается лаборатория — и поехали! Когда проект вырастает, он отпочковывается в научно-технический кластер, где коммерциализуется, из него появляется бизнес-проект, который поступает в систему государственно-частного партнерства и затем уходит к предпринимателю. Как бычок на выращивание и откорм (в качестве альтернативы: государственная компания сама создает инновационно-инвестиционную компанию, собирает деньги под проект и реализует его при моральной и законодательной поддержке государства).
Однако вопрос, кто будет все это делать, остается центральным. И проблема не в том, что в государственных компаниях работают одни бесталанные и недееспособные люди. Сам механизм внутреннего функционирования этой системы долгие годы не предполагал наличия этих качеств. Поэтому получается, что для решения сложных технических задач эффективнее было бы нанимать на основе фриланса сторонних разработчиков. Но в конечном счете, даже если этот этап пройдет безболезненно, все упрется в герметичность проекта: выхода в индустрию не будет. И именно решением этой проблемы нужно срочно озаботиться, пусть даже за счет приобретения производящих систем, в том числе с участием иностранного капитала. Так или иначе, необходимо хотя бы какое-то движение, лишь в этом случае у страны появится шанс.
Экономия на масштабе личности
И бизнес, и госкорпорации, которые неохотно ввязываются в инновационные стартапы, понять можно. Ведь в настоящее время условий для существования и развития таких проектов практически нет. Слишком муторное дело — искать профессионалов для реализации проектов (притом что некоторые профессии отсутствуют даже физически). Использовать сверхтехнологии компании также не могут себе позволить: даже крупные корпорации не всегда на это решаются. Получается, что до сих пор предприниматели находят ясные и четкие перспективы лишь в упрощенной, спекулятивной модели бизнеса: быстро построили, отбили, вернули.
В связи со сложным и многофакторным поражением всей системы российской экономики надо обладать невероятной устойчивостью и высокой духовностью, чтобы суметь сказать себе: нет, мы все равно попробуем и будем это делать. Или же — быть влюбленным в свое дело. Иными словами, необходимы аномальные условия, которые значительно выше обычных бытовых параметров, — чтобы вытянуть сложные прорывные проекты. Хаос — это время героев, причем уже без шуток. Но здесь возникает новый вопрос: а позволяет ли масштаб личностей быть героями? Тем более в общей и привычной ситуации: «купил-продал» — и уже герой. А ведь именно масштаб личности подразумевает наличие креативности мышления. В итоге картина такова: инновационные центры внутри компании выстроить сложно, механизмы функционирования слишком тяжелы, выхода в индустрию нет, притом что общие перспективы экономики довольно туманны, нет людей. Может быть, поэтому компании не столь эффективны в инновациях?
Сама же технология создания внутреннего стартапа в крупной корпорации довольно проста и описана во многих источниках. Пробежимся и мы по ней.
Как один из вариантов: после появления и озвучивания идеи автором создается фокус-группа, которую с помощью стартовой игры заставляют придумать массу вариантов развития темы, посредством бесконечных рядов расширяя каждое из предложений — для того чтобы получить максимально нестандартные точки «сборки».
При этом можно концентрироваться на своей нише, можно уходить в зоны диверсификации, не умаляя только одного обстоятельства: мы всегда идем от рынка и реальных потребностей (даже если эта потребность сводится к госзаказу). Мы смотрим аналоги, ищем им креативное замещение — и так постепенно движемся от идеи к продукту. После чего следует процесс коммерциализации, технология производства и вывод продукта на рынок. Впрочем, оговоримся: без масштабной личности лидера этот механизм запустить невозможно. Для этого нужны мощные люди, умеющие сплотить вокруг себя команду, найти пул инвесторов, протолкнуть веру в свой продукт в сознание будущих потребителей. А также — обеспечить проект поддержкой внутри компании. Впрочем, и сама компания должна быть морально и структурно готова к появлению таких проектов, которые подлежат жесткому отбору в существующем инвестиционном комитете, экспертном совете либо инкубаторе. Компания, принимающая вектор такого развития, берет на себя роль инвестиционного фонда.
Пройдя процедуру презентации, человек получает ресурс, а сам проект затем выделяют в отдельное юрлицо (если он имеет потенциал быстрого развития) либо превращают в своего рода внутреннюю лабораторию (если проект рискованный и требует постоянного привлечения ресурсов компании). Тогда под прикрытием материнской компании проект выживает и становится полноценным подразделением. Или — не выживает.
В любом случае сама технология производства стартапа всегда работает одинаково. Независимо от того, государственная это компания или частная.
Способны ли госкомпании реализовать такой механизм на практике, учитывая их системную сущность? Есть большие сомнения: достаточно вспомнить о том, что «инициатива всегда наказуема», а вертикаль имеет обыкновение блокировать все, что исходит не от нее.
______________________________
- Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований — научная организация, созданная при Президиуме РАН в 1998 году.
- 15-летний американец Джек Андрака в начале июля 2012 года стал победителем международного конкурса Intel International Science, представив разработанный им диагностический прибор, способный с точностью в 90% (точнее, чем имеющиеся более дорогостоящие комплексы) выявлять рак на ранней стадии. Сразу же после конкурса старшеклассник получил коммерческие предложения от двух биотехнологических компаний на производство прибора.
Начать дискуссию