Момент Мински

2 ноября 2011 года курс гарвардского профессора экономики Григория Манкива¹ в полном составе демонстративно покинул аудиторию. Формальным поводом для студенческого протеста послужила солидарность с движением «Захвати Уолл-Стрит».

В тот же день было опубликовано открытое письмо студентов элитного университета, которое пролило свет на фундаментальные причины дерзкого демарша: «Мы записались на курс в надежде получить обширную базу экономической теории, которая помогла бы в наших исследованиях на нивах различных дисциплин. Вместо этого нам стали читать лекции, насквозь пропитанные ограниченными и специфическими взглядами на экономику, которые, как нам кажется, лишь цементируют проблематичные и неэффективные системы экономического неравенства».

Звезда Гарварда профессор Манкив до недавнего времени пользовался бешеной популярностью: в лучшие годы на его лекции записывалось по 700 студентов, жаждавших получить знания из рук председателя Совета экономических консультантов при администрации президента Буша-младшего.

В политическом бомонде Грегори Манкив и сегодня на коне — он консультирует самого Митта Ромни, бывшего губернатора Массачусетса и кандидата республиканцев на грядущих президентских выборах. Однако же мы видим, что политический фавор больше не гарантирует популярности в академической сфере — тревожный симптом для служителя науки!

Классики с приставкой «нео»

Что же подтолкнуло студентов к бойкоту элитных лекций элитного вуза? Движение Occupy Wall-Street? Сочувствие соотечественникам, доведенным до отчаяния дьявольским цинизмом «жирных банковских котов», безусловно, послужило импульсом для гарвардского протеста. Почему же козлом отпущения избрали Грегори Манкива?

Никаких загадок в выборе нет: Манкив — пламенный либерал-консерватор, всем своим образом символизирующий триумф неокейнсианства не столько как экономической школы, сколько как симбиоза научной теории и политической власти.

Дело в том, что последние тридцать лет не только в Соединенных Штатах Америки, но и во всех странах Западной цивилизации экономический неоклассицизм, представленный в первую очередь учениками и продолжателями идей английского барона Джона Мейнарда Кейнса², поклонника русских балерин и индустриализационных потуг Сталина, выполняет роль придворной экономической идеологии всех властей предержащих.

Я нисколько не преувеличиваю: влияние неокейнсианства на решения правительств и центробанков в странах Западной цивилизации сопоставимо разве что с влиянием марксистской политэкономии в СССР. Вернее, о влиянии вообще говорить не приходится, поскольку в обоих случаях придворная экономическая доктрина являет собой безальтернативную монополию.

Проблема, тем не менее, в том, что экономический неоклассицизм, будучи единственной теорией, которой позволено безраздельно владеть умами представителей власти, довел мировую экономику до беспрецедентного кризисного состояния. Монетаристское манипулирование процентной ставкой, беспредельные денежные эмиссии, зашкаливающие воображение бюджетный дефицит и суверенные задолженности, количественные смягчения, отмена поправки Гласса-Стигалла, открывшая дорогу слиянию коммерческих и инвестиционных банков, а также дерегуляция внебиржевых деривативов — вот перечень лишь основных «подвигов» неокейнсианцев. Все меры по спасению экономики и выходу из финансового кризиса, начавшегося в 2007 году, абсолютно бесполезны и носят косметический характер. Единственный реальный пафос этих мер — оттягивать как можно дольше катастрофу, неизбежную в ситуации, когда объемы необеспеченных долговых обязательств превосходят мировой валовой продукт в десятки, если не в сотни раз³.

Студенческий протест против монополии и диктата экономического неоклассицизма был вызван не столько теоретическими заблуждениями последователей Кейнса, сколько безнравственной спайкой faculty⁴ с крупнейшими финансовыми и властными структурами.

Звездные экономисты-неоклассики не просто обласканы левиафанами вроде Goldman Sachs и JP Morgan, но и заседают в правлениях банков Федерального резерва и консультационных советах при президентской администрации. Приведу лишь два имени, ставших знаковыми после выхода на экраны сенсационного документального фильма «Inside Job»⁵: Гленн Хаббард и Фредерик Мишкин.

Гленн Хаббард — одна из ключевых фигур неокейнсианской мысли, декан Высшей школы бизнеса при Колумбийском университете, предшественник Григория Манкива на посту председателя Совета экономических консультантов при президенте Буше, член Совета директоров таких знаковых «спрутов», как BlackRock, Duke Realty, KKR Financial Corporation, Ripplewood Holdings и MetLife, один из главных организаторов и проводников дерегулирующего законодательства, результатом которого стало создание банковских монстров, получивших от государства карт-бланш, — too-big-to-fail⁶. В фильме Фергусона Хаббарда просят перечислить все фирмы, от которых ученый муж получает материальные субсидии в знак благодарности за участие в консультационных советах. Хаббард приходит в ярость, отказывается отвечать и грозится прервать интервью.

Фредерик Мишкин — виднейший экономист-неоклассик, профессор Высшей школы бизнеса, которой заправляет Хаббард, член Совета директоров Федеральной резервной системы США, с 1994 по 1997 годы — исполнительный вице-президент Федерального банка Нью-Йорка, консультант Всемирного банка и Международного валютного фонда. В 2006 году Мишкин по заказу Исландской торговой палаты подготовил экспертный отчет, озаглавленный «Финансовая стабильность в Исландии», в котором со всей убедительностью неокейнсианской теории доказал несокрушимость экономики островного государства. В момент, когда ученый муж писал свой отчет, суверенный долг Исландии уже превышал ВВП в 9 раз (для сравнения: долг Греции составляет всего 150% от национального продукта!), поэтому наступление дефолта было лишь вопросом времени⁷. За свои скорбные труды Мишкин получил гонорар в 124 тысячи долларов.

Вездесущность экономического неоклассицизма, его тотальное проникновение во властные и финансовые структуры не являются, однако, поводом для отчаянного пессимизма. К счастью, академическая мысль предлагает нам множество альтернатив, наделенных шансами для смещения с незаслуженного пьедестала неокейнсианской «ереси». Именно об этих альтернативах я бы и хотел поведать читателям, ибо интегрированная в истеблишмент пресса обходит их практически полным молчанием.

Диссидентствующие кейнсианцы

Имя Джона Мейнарда Кейнса в западной экономической науке, начиная с середины ХХ века, сопоставимо по непререкаемости авторитета разве что с Карлом Марксом у нас на Родине. Мало того что каждый председатель национального центробанка, каждый генеральный директор финансового конгломерата, каждый министр финансов считает долгом подчеркнуть свою приверженность «классической линии», так еще и диссиденты из академической среды, выступающие за ревизию общепринятых экономических аксиом, непременно называют себя «учениками и последователями» Великого Британца.

Например, Хайман Мински⁸, отец едва ли не всех современных альтернативных школ экономики, считал себя пламенным кейнсианцем, разочарованным лишь в извращениях положений доктрины, которыми грешат мейнстримные экономисты. Скромно полагаю, что профессор Мински учтиво кокетничал, поскольку в основе его теории лежат положения, не оставляющие камня на камне именно от краеугольных аксиом самого Великого Учителя.

Мински исходит из того, что вся современная экономическая наука покоится на ложном фундаменте — представлении об эффективности рынка. «Рынок рационален», а его механизмы «идеальны»⁹, поэтому любые кризисы и депрессии воспринимаются кейнсианской теорией как аномалия, которая, по меньшей мере, не должна существовать в природе. Отсюда и методика противодействия этим «аномалиям», основанная на мерах по возвращению к «нормальному состоянию». Все эти количественные смягчения, борьба с бюджетным дефицитом, патологическая зацикленность на «затягивании поясов» ради приведения суверенного долга к норме — свидетельствуют, по мнению Мински и нынешних продолжателей его идей, не просто о теоретических заблуждениях неокейнсианства, но о бесконечной идеалистичности мейнстримной экономической науки.

Стивен Кин, профессор экономики и финансов в университете Западного Сиднея и один из главных идеологов «новых экономистов», не уставал повторять в своих лекциях и выступлениях: «Неоклассическая экономика рассказывает нам о мире, в котором не существует власти. В этом мире безупречно функционирует меритократия, а все вокруг пребывает в гармонии. Наша реальность — это сплошной образ совершенства, с легкостью соблазняющий нас всех».

Совершенный мир населяют совершенные демиурги: «Методика неоклассической экономики знаменита своим представлением о человеческих существах как о рациональных максимизаторах собственной полезности. Подобная идея служит экономистам замечательным фундаментом для построения моделей, но чудовищно конфузится всякий раз, как ее используют для описания реального мира», — заявляет Уильям Дейвис, один из идеологов портала Open Democracy.

Вместо основополагающей аксиомы эффективного рынка Хайман Мински выдвигает гипотезу финансовой нестабильности. После относительно долгого периода процветания, во время которого инвесторы берут на себя все большие и большие риски, наступает момент, когда выданные кредиты начинают значительно превышать возможности кредитополучателей обслуживать свой долг за счет поступающей прибыли. Тогда ради погашения текущей задолженности инвесторы вынуждены закрывать даже самые консервативные свои позиции. Как следствие, рынок резко снижается, и создается ситуация жестокого дефицита денежной массы. Этот момент принято называть «моментом Мински».

Как реагируют правительства, чьи экономические телодвижения жестко контролируются неокейнсианскими догмами? Двояко: с одной стороны, предпринимаются энергичные попытки вернуть ситуацию к «нормальному состоянию» — путем манипулирования кредитной ставкой, количественным смягчением и остальным набором хрестоматийных мер, с другой — еще сильнее педалируется другая догма неокейнсианства — вера в волшебную способность рынка к саморегуляции.

Основной инструмент усиления рыночной саморегуляции — это либерализация рынка, которая достигается беспрецедентными мерами по его дерегуляции. Думаете, причина финансового кризиса, разразившегося в 2008 году, — в ипотечном пузыре и росте суверенного долга европейских государств? Как бы не так! Корень зла — ликвидация ограничений закона Гласса-Стигала и принятие Конгрессом поправок Грэмма-Лича-Блайли в 1999 году, открывших дорогу к слиянию инвестиционных и коммерческих банков, а также последующая либерализация рынка деривативов.

В результате этого излияния политической воли мы получили гигантские банковские спруты, которых нельзя ликвидировать по той причине, что они «слишком большие, чтобы разориться», а также сотни триллионов долларов бесконтрольной эмиссии ничем не подкрепленных производных бумаг, выписанных на другие неподкрепленные производные бумаги.

Основной пафос современных альтернативных школ экономики — прекращение подгонки реальной действительности под сомнительные идеальные конструкции и теоретические модели. Экономический неоклассицизм одержим мечтой превратить социальную науку в науку точную. Ради этой точности, ради возможности описать реальность в цифрах и научиться манипулировать реальностью с помощью голых цифр (кредитная ставка, количественное смягчение и т. п.!) экономисты-неоклассики готовы уничтожить сам живой мир со всеми его обитателями.

Задача ответственной экономической науки — отогнать инженеров от экономики и поставить на их место историков.

— Переоборудование университетов — очевидно более сложная задача, чем переоснащение завода, однако нам срочно необходимо заменить финансовых инженеров в нашем профессорско-преподавательском составе финансовыми историками, — призывает Рассел Напьер, автор бестселлера «Ана­томия медведя», директор Scottish Investment Trust и Mid Wynd International Investment Trust. — Изучение финансовой истории позволит нам увидеть, как действуют механизмы ценового определения в реальной жизни. Взятые сами по себе цены кажутся случайными, но финансовая история способна продемонстрировать, как эти цены склонны вести себя в определенных обстоятельствах. Эти обстоятельства меняются, и финансовая история также помогает нам понять механизмы этих изменений. Наблюдение за реакцией животных на определенные раздражители многое говорит нам о том, как эти животные поведут себя в будущем, когда возникнут такие же раздражители. Наблюдение за людьми, участвующими в формировании цен под воздействием определенных стимулов, поможет нам объяснить их поведение и в будущем.

В стороне от мейнстрима

Среди великого множества альтернативных школ экономики можно выделить два магистральных направления. Первое связано с так называемой современной теорией монетаризма (Modern Monetary Theory, MMT) и представлено работами Стефани Келтон, ассоциированного профессора экономики Университета Миссури, Каллена Роша, создателя движения Pragmatic Capitalism, и их соратников, объединенных порталом New Economic Perspectives и Pragmatic Capitalist.

Центральная аксиома MMT, которую разделяет и ваш покорный слуга, звучит следующим образом: «Общество, в котором циркулирует суверенная необеспеченная золотом валюта (fiat currency), может позволить себе создавать что угодно и получать какие угодно услуги до тех пор, пока граждане этого общества выражают согласие создавать ценности и предоставлять услуги в обмен на эту необеспеченную валюту. Суверенный дефицит, каким бы огромным он ни казался, не имеет ничего общего с овердрафтом на вашем личном банковском счете, поскольку он не более чем запись в гроссбухе, которая фиксирует объем средств, переведенных на другую сторону баланса».

Прямым следствием из гипотезы ММТ о безграничных возможностях государства печатать столько денег, сколько потребуется для экономического развития, становится резкая критика всех мер по «затягиванию поясов», которые практикуют мировые центробанки и правительства, пытающиеся вернуть состояние суверенных долгов к «норме». Поскольку рост суверенного долга совершенно не означает увеличения долговых обязательств общества, а лишь фиксирует объемы денежной эмиссии государства в экономику, государству следует прекратить издевательство над своими гражданами и перестать принуждать их к погашению несуществующих долгов за счет снижения качества жизни, ухудшения условий труда, безработицы и проч.

Второе направление современных альтернативных школ экономики менее радикально и связано с именем профессора Стивена Кина, развивающего теорию монетарной циркуляции (Monetary Circuit Theory, MCT¹⁰). В отличие от классических представлений в рамках концепции «денежного мультипликатора» (отношения денежной массы к денежной базе), Стивен Кин утверждает, что деньги создаются не «эндогенно» центробанками, а «экзогенно», частными коммерческими банками. Отсюда и другое название концепции Кина — теория экзогенных денег.

Прямыми следствиями отрицания МСТ роли центробанков в создании новых денег в обществе выступает отказ от требований по поддержанию на заданном уровне резервов коммерческими банками, а также дезавуирование такого краеугольного камня экономического классицизма, как «нейтральность денег» и, как следствие, эффекта Фишера¹¹.

Читателю может показаться, что мы целиком ушли от реальности и погрузились в дебри академических споров, однако это ощущение иллюзорно. За каждым из только что перечисленных краеугольных аксиом неокейнсианской экономической теории (нейтральность денег, идея нормы в суверенном долге, уровень банковских резервов и проч.) в реальной экономической политике государств закреплен набор жестких монетаристских мер, который формирует наш мир таким, каким мы его сегодня знаем. Стоит лишь разрушить святую веру в непогрешимость этой теории, как радикальному пересмотру придется подвергнуть и весь регуляционный набор инструментов по управлению реальной экономикой. Чего стоит одно только представление ММТ о 15–триллионном долговом бремени США как о позитивном признаке участия федерального правительства в развитии экономической жизни нации! Долговом бремени, которое к тому же еще и легко устраняется одной записью в бухгалтерской книге.

В своем обзоре я затронул лишь самую вершину айсберга альтернативных экономических теорий, адаптация которых в реальной жизни могла бы до неузнаваемости изменить наш мир. К великому сожалению, политическое влияние всей совокупности этих теорий не достигает и доли того влияния, каким пользуются неокейнсианцы среди властей предержащих.

Судя по всему, в сложившемся status quo ничего не изменится до тех пор, пока не случится одно из двух: либо наступит окончательный коллапс мировой экономики, либо пройдет достаточно времени для полной смены поколений. Остается лишь догадываться, какое из событий произойдет первым!

______________________________

1. В русско­язычном контексте, скорее всего, читателю встретится транскрипция «Грегори Манкью», но мне как-то комфортнее произносить имя профессора в соответствии с его родовой (украинской) традицией: Григорій Манків.
2. Джон Мейнард Кейнс (1883–1946) — английский экономист, считающийся одним из основателей макроэкономики как самостоятельной науки. В 1925 году женился на русской балерине Лидии Лопуховой. В конце 1920–х и в 1930–е годы неоднократно приезжал с визитами в СССР. 
3. Точно определить невозможно по причине все той же дерегуляции, которая вывела из‑под контроля деривативы на триллионы долларов.
4. От англ. — профессорско-преподавательский состав.
5. По словам режиссера Чарльза Фергусона, получившего за свою работу Оскара в 2010 году, фильм повествует о «систематическом подкупе Соединенных Штатов, который ведется индустрией финансовых услуг, и последствиях этой систематической коррупции».
6. От англ. — слишком большие компании, чтобы допустить их разорение.
7. Подробности исландской экономической саги вы найдете в моих эссе «Перебранка Локи» (Московский Бизнес-журнал. — 2008. — №23–24. — С. XXVIII), «Формула Тора» (Бизнес-журнал. — 2008. — №23–24. — С. 76) и «Исландская тишина» (Бизнес-журнал. — 2011. — №12. — С. 106).
8. Хайман Мински (1919–1996) — американский экономист, которого принято относить к представителям монетарного посткейнсианства.
9. В английском оригинале — perfect markets, perfect competition и т. д.
10. Теория МСТ была разработана итальянскими и французскими экономистами в первые годы после окончания Второй мировой войны, а затем получила развитие в работах Аугусто Грациани. Стивен Кин использовал основные положения теоретической модели МСТ для анализа современных экономических проблем и критики неоклассицизма.
11. Нейтральность денег (англ. — neutrality of money) — положение, согласно которому количество денег, обращающихся в экономике, может влиять только на цены (то есть на инфляцию), но не на такие реальные переменные, как инвестиции или уровень занятости. Эффект Фишера — уравнение, предложенное Ирвингом Фишером, в котором номинальная процентная ставка выводится из суммы реальной процентной ставки и темпа инфляции. МСТ оспаривает эту зависимость, поскольку отрицает саму идею нейтральности, утверждая прямое влияние денежной массы на функционирование всей экономики, а не только на уровень цен.