Мы строим куда меньше Китая. По данным National Bureau of Statistics of China, КНР в 2009-2010 годах вышла на ежегодный объем в 2,5 млрд кв. м нового жилья. А пиковым значением жилищного строительства советского периода истории нашей страны оказалось 61,7 млн кв. м, введенных в 1990 году. Российская Федерация — что неожиданно для обыденного сознания — эту планку преодолела в 2011 году, когда было построено 62,3 млн кв. м. По итогам 2012 года ввод жилья в России увеличился еще на 4,7% и составил 65,2 млн кв. м.
При этом на нехватку удобных площадок пожалуется любой застройщик. Дело в том, что индустриализация у нас уже была. Дореволюционная, когда ежегодный рост производства составлял 8% в 1889–1899 и 6,25% в 1900–1913 годах, а золотой запас более чем на 100% покрывал эмиссию бумажных денег. Была индустриализация эпохи первых, довоенных пятилеток — с 1928-го по 1940-й, когда промышленность выросла в 6,5 раза. Послевоенная, когда к 1971 году уровень 1940-го был превзойден в 12,8 раза. Была эпоха массового жилищного строительства, от первых «хрущевок» середины 1950-х до почти комфортабельного жилья конца брежневской эпохи.
Но и у жилых домов, и у промышленных сооружений, заполняющих городские площади, есть одно общее свойство. Они — стареют. Изнашиваются физически и морально. Малоэтажные дома европейских городков могут стоять веками.
Отечественные же проектировщики тридцатых и пятидесятых годов, возводя цеха заводов и здания «соцгородов», экономили сталь, бетон и кирпич, стремились добиться максимальной напряженности конструкций, сократить сроки их ввода. Все это безнадежно выработало свой ресурс и нуждается в сносе. Особенно — в черте города, где земля теперь довольно дорога и весьма привлекательна для нового, соответствующего потребностям новой эпохи строительства.
В принципе, проблем со сносом зданий и сооружений нет. Наберем в поисковой машине запрос «снос зданий» и увидим находящиеся поблизости фирмы, готовые снести все что угодно. Бережно, умелыми руками гастарбайтеров, разобрать по бревнышку избу, да так, что с некоторой вероятностью ее удастся собрать на новом месте. Разбить бульдозером землебитную стену. Раздробить стену кирпичную шар-бабой. Использовать ковш большого экскаватора — такого как Caterpillar 330CL или Liebherr R-942 HDSL, Liebherr R-954 В, с высотой стрелы до 27 метров… Все определяется потребностями заказчика и его финансовыми возможностями. Стоимость сноса здания может доходить до 30% стоимости нового строительства, неизбежно накладываясь на цену жилья, коммерческой недвижимости и промышленных сооружений. А цена — именно то, что сдерживает темпы роста строительной отрасли. Ведь даже первые лица государства говорят о стоимости ипотеки как о важнейшей социальной проблеме. А если строительство идет на кредитные средства, расходы на самых ранних этапах инвестиционного цикла особенно нежелательны.
А есть ли способ стоимость сноса уменьшить? Да, есть. Это использование для демонтажа взрыва, применение промышленных взрывчатых веществ, что позволяет сократить расходы на снос зданий и сооружений от двух до десяти раз по сравнению с ручным и механизированным сносом. А по типовым объектам сноса говорят о снижении себестоимости демонтажных работ в пять–десять раз.
Почему снос взрывом оказывается самым дешевым? Почему эффективны взрывчатые вещества? На бытовом уровне возникает представление о колоссальной энергии взрывчаток. Но это не так. Стандартное взрывчатое вещество тринитротолуол, в эквиваленте которого оценивают и мощь атома, содержит энергии 4,19 МДж/кг. Между тем у каменного угля этот показатель — 29,3 МДж/кг, то есть в семь раз выше. А уголь древесный, тот, что к сезону шашлыков продается в больших пакетах в гипермаркетах, еще энергонасыщенней — 31 МДж/кг. И это легко объяснимо. Горючее использует для сгорания кислород воздуха. А взрывчатка должна содержать еще и окислитель. Ну а почему она, при скромной энергии, обладает такой разрушительной мощью? Да именно в силу того, что энергия, содержащаяся во взрывчатых веществах, освобождается в ничтожно малую протяженность времени. Процессы идут в миллионы раз быстрее, чем при обычном горении. В результате — мощность шашки тротила оказывается равна мощности огромной электростанции.
Как эта мощь применяется при сносе здания? Сконцентрированная в ничтожных объемах патронов взрывчатки мощность прилагается именно в тех точках, где это необходимо. Заряды размещаются в шпурах (скважинах диаметром до 75 мм и значительной — до нескольких метров — глубины), энергия ударной волны идет именно по приговоренным к разрушениям конструкциям (предпочитая путь по тем средам, где выше скорость звука). При этом нарушается структурная целостность сносимой конструкции — и гигантское здание или сооружение обрушивается под действием собственного веса, используя дармовую гравитационную энергию, точнее — утилизируя ту работу, что совершили каменщики или краны при подъеме материалов. Именно падение поднимает облако пыли: сам взрыв малоэффектен. Дальше здание складывается или осыпается в пределах фундамента. Ложится в заданном направлении «по ниточке» (как иногда делается при сносе кирпичных дымовых труб, унаследованных от индустриальной эпохи). Затем следует неизбежный этап вывоза строительного мусора: тут никуда не деться от работы погрузочной и транспортной техники.
Снос здания взрывным методом может быть значительно более комфортен для жильцов окружающих домов и обитателей окрестных офисов. Шум во время самого подрыва и обрушения не слишком велик. Снос здания гостиницы «Центральная» в Туле — как может сказать автор по собственному опыту — не нарушил предрассветного сна жильцов домов, находившихся на расстоянии в три сотни метров. Даже в комнатах, обращенных в сторону взрыва. И соседний, в полудюжине метров, трехэтажный домик девятнадцатого века никаких повреждений не получил. Бурение шпуров под заряды по звуку мало чем отличается от обычных ремонтных работ с помощью электроинструмента (очень похоже на то, как сверлят толстые стены для наружных блоков сплит-кондиционера). А вот шум при машинном сносе — басы шар-бабы или лязг экскаваторного ковша — неизбежно растягивается на длительное время, причем использование подобной специализированной техники обходится заказчику работ весьма недешево. Взрывчатки для «взрывного» демонтажа требуется совсем немного. Скажем, на девятиэтажное здание в Москве расходуют чуть больше ста килограммов взрывчатки (самой распространенной — аммонита 6ЖВ). Это смесь водостойкой аммиачной селитры с тротилом в пропорции четыре к одному. Патронированный, разложенный в картонные трубки от 32 до 90 мм, он предлагается потребителю от 50 до 60 тыс. рублей за тонну. Значит, на снос девятиэтажки его уйдет тысяч на шесть. Столько просит на подсобных работах гастарбайтер за неделю, и даже не в самой Москве, а в Нечерноземье… Конечно, при взрывных работах нужна и очень квалифицированная, а следовательно — высокооплачиваемая инженерная работа: необходимо знать, как взрывать (именно руководитель взрывных работ является главным лицом в их организации — и с точки зрения технологии, и с точки зрения закона). Нужна работа взрывников — разместить заряды, оснастить их взрывателями, связать электрической цепью, контролировать ее целостность до момента взрыва…
Практически все строители отмечают, что на Западе взрывные работы применяются чаще, чем в России. Почему? Часто приводимый довод, что в Европе климат мягче и более легкие строительные конструкции легче взрывать, вряд ли можно считать обоснованным. Для нашей страны чрезвычайно важны все резервы повышения производительности труда и отдачи от капитала (а тут может вырасти и то и другое). Что — опасно? Что — не умеем взрывать? Что — взрывать не разрешают?
Так, может, взрыв опасен? Опасен, как и рубанок, и пила… Безусловно, при сносе зданий путем взрыва необходимы серьезные меры безопасности. Скажем, когда в середине XIX столетия происходил переход военного кораблестроения с дерева на железо, одним из вспомогательных, но серьезных мотивов было повышение защищенности экипажа. Дело в том, что во времена Ушакова, Нельсона и Нахимова причиной многих увечий и смертей была щепа, которую лущили с деревянных бортов и палуб чугунные ядра. Во избежание таких проблем при демонтаже деревянные конструкции должны удаляться перед взрывом. Снимается и стекло: необходимо исключить возможность разлета его осколков. Неизбежны расходы на оцепление, а в ряде случаев и на защитное ограждение места работ. Но пяти-, а то и десятикратное снижение стоимости учитывает и это. И законодатель не считает взрывные работы слишком опасными: при их проведении от исполнителя требуется наличие «копии страхового полиса о страховании гражданской ответственности», да и то лишь в случае, если работы производятся на опасных производственных объектах, ГЭС или химкомбинатах. То есть с точки зрения закона взрывчатые вещества менее опасны, чем автомобиль, для которого страховка гражданской ответственности требуется всегда.
Может, не хватает специалистов? Нет, взрывать у нас умели и умеют. В СССР расцвета индустриальной эпохи с помощью взрыва добывалось три четверти всего угля, который служил главным топливом для народного хозяйства. Более двух миллиардов кубометров горных пород отделялось и дробилось с помощью взрывчатки. В 1966 году одним взрывом, на который ушло полторы тысячи тонн взрывчатки, на норильском карьере «Медвежий ручей» было отбито семь миллионов тонн руды. Двумя взрывами — в 5 290 и 3 940 тонн взрывчатки соответственно — была сооружена плотина в Медео высотой в 93 метра, защищающая прежнюю столицу Казахстана от селей. Работы эти проводил союзный трест «Союзвзрывпром».
Эта организация входила в Министерство монтажных и специальных строительных работ СССР и имела 22 специализированных управления с покрывающей всю страну сетью прорабских участков и бригад. В конце восьмидесятых буровзрывные работы одновременно производились на трех тысячах объектов. После распада Советского Союза часть подразделений «Союзвзрывпрома» оказалась за пределами России, остальные прошли через серию организационных преобразований. Сегодня мы видим под такими названиями и ФГУП, и холдинговую компанию, и ОАО, и организации различных форм собственности во многих регионах нашей страны. То есть имеется достаточное количество гражданских организаций, способных осуществлять взрывы в ходе строительных работ. (Именно гражданских: армейские саперы рвут разве что лед во время паводков для нужд МЧС.) Так что на отсутствие традиций, знаний и навыков не спишешь.
Значит, причина в чем-то ином. Наберем в поисковой машине «взрыв» — и увидим длинные колонки криминальной хроники. То есть у большинства соотечественников взрыв ассоциируется с преступными деяниями. В СССР доля преступлений с применением взрывчатых веществ была ничтожно мала; аммонит, конечно, воровали, но преимущественно глушили им рыбу, как в комедии Гайдая «Пес Барбос и необычный кросс». А в девяностые ломка социально-экономического уклада сопровождалась колоссальным взлетом преступности. В 1992 году от криминальных взрывов получили телесные повреждения различной степени тяжести 144 человека, 31 погиб; в 1994-м пострадало 414 человек, из них убиты 91… Взрывы стали одним из любимых инструментов «разборок». В ход шли и армейские боеприпасы, и промышленные взрывчатые вещества. В 1994 году было зарегистрировано 542 криминальных взрыва, в 1995-м – 882, в 1996-м —
708 взрывов, в 1997-м — 1 167, в 1998-м — 895… Правоохранители к этому оказались не готовы. Сообщалось, что около 80% криминальных взрывов оставались нераскрытыми. А потом еще были теракты 1999 года: в результате взрывов в жилом секторе городов Москвы, Буйнакска и Волгодонска погибло 302 человека и более 900 получили ранения и увечья.
Но сегодня ситуация на большей части территории страны заметно нормализована. По сведениям начальника отдела организации борьбы с незаконным оборотом оружия, взрывчатых веществ и взрывных устройств ГУУР МВД РФ полковника полиции Сергея Федькина, в 2010 году было совершено 425 криминальных взрывов и 31 теракт. За первые десять месяцев 2011-го прогремело 262 криминальных взрыва. Причем преимущественно на Северном Кавказе. То есть общество с волной преступности справилось. Да и расследуются взрывы несопоставимо лучше. Однако психологические штампы девяностых и начала двухтысячных, вероятно, довлеют над общественным сознанием. И, может быть, есть смысл обратиться к опыту США.
Одним из известнейших преступлений, совершенных в Америке, является «бойня в школе городка Бэт» (Мичиган). Совершил его 18 мая 1927 года фермер Эндрю Кехо, до поры примерный гражданин и даже член школьного совета. Однако в какой-то момент налог на строительство новой школы показался ему чрезмерным. Мистер Кехо решил, что именно выплата налога привела к невозможности погасить закладную, выданную им на свою ферму. А весной 1926 года он к тому же проиграл на местных выборах и не смог возглавить самоуправление (что позволяло, видимо, поправить финансовые дела). И тут Кехо замыслил «убийственную месть».
В течение нескольких месяцев он протаскивал в школу динамит (широко использовавшийся окрестными фермерами для земельных работ). А потом приступил к делу: убил жену, поджег свою ферму и взорвал школьное здание, лишив жизни 38 детей и 6 взрослых и ранив еще десятки человек… При появлении пожарных, отвлеченных тушением его фермы, Кехо подорвал себя и школьного суперинтенданта. Итог страшной мести — 46 убитых, 58 раненых… Но взрывчатые вещества в США употребляться не перестали. А у нас условия лицензирования, применения и перевозки практически исключают их криминальное использование. Тем более что существуют технологические методы борьбы с нелегальным оборотом ВВ. Еще в 1991 году ООН приняла Конвенцию о маркировке пластических взрывчатых веществ в целях их обнаружения.
Согласно документу, в пластиты добавлялось одно из маркирующих веществ, ароматических углеводородов, способствующее обнаружению взрывчатки. Селитра в промышленных ВВ пахнет сама по себе, а введя в нее микродобавки, мы можем идентифицировать любую, сколь угодно мелкую партию взрывчатки, подобно тому как пуля нарезного оружия идентифицируется криминалистами по микрогеометрии ствола. Так что, наверное, серьезных показаний для отказа от взрывных технологий уже нет. Ведь не случайно разрешения на промышленные взрывы выдает гражданская организация (между тем как даже за лицензией на охотничье оружие надо идти в полицию).
Так что же мы обнаружили? У нас взрыв ассоциируется с преступлением и несчастьем, а в строительстве его используют реже, чем в Европе и США.
Как обстоят дела за рубежом? Снова обращаемся к поисковику. Набираем в Google английское «demolition implosion»
(«демонтаж взрывом»). И выбираем только видео — как самый наглядный способ представления динамичной и зрелищной технологической операции. И сколько нам предлагают? Да более шести миллионов сюжетов! Это говорит о том, что про дешевый и быстрый способ демонтажа знают не только взрывотехники с инженерами-строителями, но и обычные граждане. Те, кто инвестирует в недвижимость, покупает жилье и помещения для своих бизнесов, голосует за планы реконструкции городов.
Причем важная для формирования экономического поведения в сфере строительства информация (позволяющая обратиться к тем застройщикам, кто использует эффективные технологии, а не накручивает смету) преподносится в увлекательной и зрелищной форме. Чего стоит популярность сериала The Blasters («Взрывники») на канале Discovery! Сокращающие сроки и расходы методы демонтажа обращаются там в захватывающее зрелище. Американское Общество инженеров-взрывников (Society of Explosive Engineers, ISEE) также уделяет большое внимание пропаганде своих достижений. При проведении крупных взрывов инженеры проявляют заботу об их видео- и фотосъемке. Размещают камеры в наиболее зрелищных точках.
Используют материалы не только в своих профессиональных целях (изучение поведения конструкций при взрыве), но и для пропаганды возможностей технологии. Аналогичной работе со СМИ и с общественным мнением в целом надо учиться и нашему бизнесу. (Занятно, что в советское время предполагалось строительство музея плотины в Медео, где посетители могли прослушать звуки создавшего ее взрыва 21 октября 1966 года, записанные на магнитофонной ленте, увидеть все его детали с кинолент и фотопанорамы.) У нас же связями с обществом — пренебрегают… Информации не много, и ориентирована она на профессионалов, которые и так в курсе дел.
И еще. В основе рыночной эйфории начала 1990-х лежала идея о том, что рынок сам все расставит на места: если есть эффективные технологии, каждый предприниматель радостно бросится их применять, заботясь о своей прибыли. На самом деле это не так. Так может быть лишь на свободном, высококонкурентном рынке. А это — абстракция. И сфера расчистки площадок под строительство явно не может быть таковой. Хороших мест в городах мало. Жилье или офисы купят все равно. И конкретному предпринимателю может оказаться выгоднее предложить заказчику дорогой и медленный ручной демонтаж, чем быстро расчистить площадку взрывом. Работа рыночной «невидимой руки», о которой писал Адам Смит, не была особо заметна уже во времена Теодора Рузвельта: президенту США столетней давности то и дело приходилось бороться с баронами-разбойниками и монополизмом. Так и наше общество должно заботиться о том, чтобы предприниматели применяли дешевые технологии. Если у застройщика квартала бизнес-класса немалое число инвесторов спросит: «А какие издержки легли на демонтаж?» — он, скорее всего, озаботится экономией в этой сфере.
Конечно, применить взрывной демонтаж можно не всегда. Но и у механизированной разборки есть ограничения — стопятидесятитонный экскаватор используешь тоже не везде (даже тяжелые машины для бетонных работ в пору весенних ограничений по нагрузке на ось выстраиваются в ряд на штрафстоянках). Но главное — обществу, живущему вполне сытно и благополучно, пора начать смотреть на патрон взрывчатки не как на способ сделать гадость ближнему, а как на дешевое средство расчистки площадок для строительства нового.
Начать дискуссию