Что правительство может противопоставить кризису

Торможение emerging markets, многие из которых находятся под сильным давлением падающих сырьевых цен (Всемирный банк понизил ценовые ожидания по 37 товарным группам из основных 46), по опасениям международных экспертов может в 2016 г. перерасти и в спад мирового ВВП. Из крупных экономик в таком состоянии уже пребывают Бразилия и Россия, на подходе ЮАР.

На рынке жидких углеводородов форменный «ойлогеддон» (так текущее положение определили в Citi Group) — равновесия спроса и предложения (избыток последнего в Международном энергетическом агентстве оценивают в 1,75 млн баррелей в сутки) стоит ждать не ранее середины 2017 г. Пока же, пожалуй, главный тренд — сверхволатильность в интервале $20–40 за баррель.

Несолнечно и в наших родных пенатах. Итоги-2015 вновь подтвердили — все еще действующая на холостом ходу модель развития исчерпала свой ресурс. При этом нефтяная игла сломалась, застряв в мягких тканях экономики и изрядно ее обездвижив болевым синдромом. Немаловажный элемент такой «новой реальности» и почти $600 млрд ожидаемых потерь в 2014—2017 гг. от санкций и нефтецен (оценка Экономической экспертной группы) — втрое больше, чем РФ заработала от экспорта нефти и газа за все 1990-е.

Год обезьяны в «медвежьем» облике

Первый раунд пересмотра прогнозов (в основном за счет китайских впечатлений) состоялся еще прошлой осенью. В январе последовало продолжение. «Медведи» прогнозного рынка (в том числе Всемирный банк, МВФ, «большая тройка» рейтинговых агентств, системно значимые глобальные банки и т. п.) понизили оценки в среднем на 0,2–0,3 п.п. — до 3,1–3,4%. Примерно на 1 п.п. ниже планки общемирового ВВП назначено расти международной торговле.

На этом фоне Россия идет, как водится, своим путем. Разброс ожиданий продолжающегося спада — от 0,7–1,0% у «оптимистов», среди которых главные фигуры — международные финансовые организации и Минэкономразвития, до 1,3–2,2% у «пессимистов», где первую скрипку играют аналитические команды банков. «Реалисты» из ЦБ РФ ждут сезонно очищенных минусов ВВП в I квартале в 0,7%, во II квартале — 0,3%, в целом же по году не исключают зафиксированного статистикой спада в 1,3–1,7% при позитивных значениях основных макропоказателей где-нибудьв июле—декабре.

В принципе это уже много лучше, чем прошлогодние минус 3,7%. Замечу, что в экспертном сообществе сведения эти воспринимаются сдержанно. В ВЭБе, например, собственно декабрьский нырок оценивают в 4,3%, подчеркивая, что спад усилился и по ряду других показателей. Дискутировать по поводу цифр можно и нужно. Но, не они главный повод озабоченности, а устойчивый эффект дежа вю. «Приостановки» спадов деловой активности были различимы и летом, и в начале осени 2015 г. Затем, правда, «нули» и «маленькие плюсы» стирались переходом в отрицательную область. Между тем в ней-то как раз и остались значения сводных опережающих индексов, по какой методике не считай.

Диагноз, по большому счету, понятен: отставание от общемировой динамики, а нынче и движение в противофазе — признак структурного кризиса. Можно сколько угодно заменять эту констатацию политкорректной маской «приспособления к новой реальности», суть не изменится. Да и при лучшем раскладе, т. е. отмене санкций и «отросших» котировках Urals, экономика оказывается запертой в своего рода 2%-ном гетто. При этом уверенное исполнение государством взятых на себя социальных, оборонных и т. п. обязательств требует минимум 3,5–4,0%. Драйверов к этому пока не видно: вложения в основной капитал остаются на «медвежьем» тренде, потребительский спрос уже финансируется за счет сбережений (в 2015 г. расходы россиян впервые с 1995 г. превысили доходы — на 420 млрд руб.), госрасходы (в своей незащищенной части) сжимаются на 10%, сокращая тем самым потенциальный темп ВВП на 0,2–0,3 п.п., нет смысла уповать и на внешний спрос — в 2015 г. доходы РФ от экспорта нефти снизились (оценка ФТС) на 41,8%, газа — на 23,5%. Скорого же разворота трендов не просматривается.

Ответом на эти вызовы призвана стать основательная перезагрузка российской институционально-регулятивной среды.

Антикризисный «конфликт интересов»

Сбываемость прогнозов всегда находится в прямой зависимости от содержания экономической политики. О ее приоритетах-2016 можно судить по наметкам пакета мер в плане действий правительства, направленных на обеспечение стабильного социально-экономического развития РФ в текущем году. По ходу согласований из названия выпало слово антикризисный, но смысл изменился мало.

Напомню, что в этом столетии это уже третий случай сверхконцентрации госуправленченских усилий на задачах нештатных ситуаций. В 2008—2009 гг. к «снаряду» подошли в первый раз, направив на поддержку экономики около 3,5 трлн руб. Вторая попытка в 2015 г. стоила 2,33 трлн руб. по замыслу (но удалось и сэкономить), case-2016 пока выглядит подешевле — всего 827 млрд руб., из них 446,9 млрд уже заложены в бюджете, 207,4 млрд — в антикризисном фонде (тоже статья госрасходов), 39,8 млрд руб. предполагается взять из ФНБ.

По остающимся 133,7 млрд источник финансирования намечено определить по ходу исполнения бюджета, сокращение незащищенных расходов которого до уровня 2014—2015 гг. способно откачать госзатратный «воздух» в объеме до 0,6 трлн руб. Все эти средства в принципе могут быть перераспределены на другие цели.

Подчеркну сразу: то, что так или иначе «осмечено», — это оперативные меры «точечной» поддержки регионов и отраслей. С ними примерно понятно — по завету Гайдара-деда нужно «день простоять и ночь продержаться»: поставить подпорку в 310 млрд руб. региональным бюджетам (по итогам-2015 76 из них сведены с дефицитом, а общий долг субъектов РФ достиг 2,318 трлн руб.); удержать автопром от самораспада (уровень загрузки мощностей в нем, как сигнализирует Минпром, около 40%, что уже критично); посодействовать агробизнесу в укреплении продовольственной безопасности; докапитализировать фонд развития промышленности; завершить эту же операцию с банками; помочь производителям подвижного состава на железных дорогах и т. п. Все цели имеют социальное измерение и вписываются в формирование относительно комфортного контекста осенних выборов.

Естественно, они требуют подстраховки. В помыслах министров речь идет о 0,9 трлн руб. доходов от приватизации, повышении акцизов на бензин, налогов на нефтянку (пересмотр формулы НДПИ с итоговым прибытком для госказны в 300–900 млрд руб. в зависимости от реальной среднегодовой цены на нефть), девелоперов и других новациях.

Судя по всему, двигается с мертвой точки и такое магистральное направление, как повышение эффективности госрасходов. К 1 апреля все непотраченные средства госсубсидий возвращаются в бюджет, при этом с нынешнего года вводится казначейское сопровождение всех госконтрактов, авансирование по которым превышает 100 млн руб., исполнители гособоронзаказа смогут использовать в расчетах казначейский аккредитив, адресность господдержки будет обеспечиваться открытием счетов конечных получателей в Федеральном казначействе.

Значительная часть правительственного плана, требующая не денег, а политической воли и нормативно-правовых установлений, — структурные меры, создающие условия для экономического роста в будущем.

Кое-что, например меры поддержки малого предпринимательства, уже публично обозначено, вызвав заинтересованную реакцию у бизнеса (повышение порога «упрощенки» до 120 млн руб., продление ЕНВД за пределы 2018 г., единый вычет по налогу на имущество, льготные условия на аренду госсобственности и т. п.).

По сути, это конкретизация структурной повестки правительства, в целом сформулированной в основных направлениях его деятельности по 2018 г. включительно. Сюда же следует отнести анонсированный Минэкономразвития аудит издержек инфраструктурных монополий (первый кандидат — РЖД) и вообще госкомпаний, а также запускаемую в текущем году в пилотном режиме оценку фактического воздействия нормативно-правовых актов на деловую активность. Примеров таких инициатив немало, и это — уже позитивный признак.

Но остается немало вопросов. Версий корректировок прогноза-2016 столько, что при нефти по $40 за баррель расчетный дефицит бюджета «плавает» от 4,2% до 5,1% ВВП. При этом нет ясности по полной индексации пенсий (требуется несколько сот млрд руб.), докапитализации ВЭБа (на 150–200 млрд руб.) и т. п.

К тому же обе части плана различаются по срокам исполнения. Структурные меры по большей части не привязаны к каким-либо измерителям успеха. Но, коли нет ответственности за результат, то весь «пар» вполне может уйти в череду судьбоносных законопроектов без механизма правоприменения и контроля. Анонсированные реформы, таким образом, уже изначально находятся под риском вероятного «провисания». В прошлом году структуротрансформирующих благопожеланий тоже провозглашалось немало.

На поверку же «зачет» лишь у денежных властей, ставших таргетировать инфляцию, одновременно перейдя на плавающий курс рубля. В принципе это — уже приоткрытая дверь в другую экономику. Результаты есть: и резервы сэкономлены (ступенчатая девальвация-2009 обошлась более чем в $200 млрд), цены на годовом треке тоже идут вниз (в январе-2016 около 10%, к концу I квартала, видимо, опустятся до 8–9%). Но одновременно усилились и риски дезинтеграции госрегулирования экономики. Денежно-кредитный авангард (вместе с надзорно-регулятивной зачисткой банковского и других финансовых рынков) ушел в отрыв, «основные силы» же подотстали.

В том, как будет протекать их подтягивание, как раз и заключается главный экономико-политическийриск 2016 г. Структурная повестка — это про новые универсальные правила и институты, их обеспечивающие, а, вот, либерал-дирижизм «ручного управления» ровно об обратном — о «правилах исключений из правил», когда везде требуются нестандартно уникальные решения.

Планы действий издаются и переиздаются, отчасти даже исполняются, но зябкая «новая реальность» мало меняется, а наледь структурных сдержек становится все толще. Скалывать ее одноименными реформами, выстраивая тем самым систему управления средне- и долгосрочными рисками, — это и есть необходимость, предписанная временем перехода в новую модель развития. Все прочее, в том числе и массированная господдержка по всем азимутам, — из разряда возможного. «Муза» этого баланса давно уже на пороге. Если не захлопывать перед ней пока еще только приоткрытую дверь, задвигая в «долгий ящик» структурную политику, то 2016 г. может оказаться плодотворным для формирования желаемого облика российской экономики.