Почему рост налогов коснулся простых граждан, а не крупных компаний

В отличие от крупных компаний, у граждан и малого бизнеса нет возможности повлиять на правительство. Поэтому в кризис они получили рост налогов вместо фискальных послаблений.

Налоговые маневры: пока на словах

В последние недели вновь получила развитие дискуссия о повышении НДФЛ. Правительство обсуждает возможность увеличения ставки подоходного налога с 13% до 15% и введения необлагаемого минимума, заявил в конце марта, вскоре после президентских выборов, вице-премьер Аркадий Дворкович. Решение по этому вопросу пока не принято: против дифференциации НДФЛ не единожды выступал министр финансов Антон Силуанов, полагающий, что это повысит риски ухода от его уплаты.

О сложностях администрирования подоходного налога в случае отказа от унифицированной ставки говорит и премьер Дмитрий Медведев, в ходе недавнего отчета о работе правительства в Госдуме напомнивший, что в 1990-е годы прогрессивная шкала приводила к росту теневого сектора.

Предложение повысить НДФЛ возникло как альтернатива налоговому маневру 22/22, в рамках которого были бы до 22% повышен НДС и понижена совокупная ставка страховых взносов (с нынешних 18% и 30% соответственно). Однако такой маневр с неизбежностью отразился бы на ценах и инфляции, которую лишь в прошлом году впервые с момента перехода к рынку удалось снизить до уровня развитых стран (2,5%). А потому такая идея была на время отложена.

Под вопросом пока находится и налоговый маневр в нефтяной отрасли: Минфин хочет уже с 2019 года резко повысить НДПИ в обмен на обнуление экспортных пошлин на нефть и нефтепродукты, тем самым расширив базу для налогообложения — налог на добычу платят все участники отрасли, вне зависимости от объемов экспорта. Однако против выступают нефтяные компании, у которых из-за маневра снизится рентабельность нефтепереработки: в России цена нефти рассчитывается по экспортному нетбэку, а потому снижение пошлин приведет к удорожанию сырья для НПЗ.

Льготы для «национальных достояний»

Извлечь дополнительные бюджетные доходы можно было бы за счет повышения дивидендных отчислений государственных компаний. Однако вместо 50% чистой прибыли по МСФО, на которых настаивает Минфин, «Газпром» в прошлом году направил на дивиденды лишь 20% (190,3 млрд рублей из 951,6 млрд), а «Роснефть» — 35% (63,4 млрд рублейз 181 млрд). При этом нефтегазовые мейджоры раз за разом добиваются от правительства налоговых льгот для инвестиционных проектов.

Так, «Газпром» до 2035 года освобожден от налога на имущество с объектов газопровода «Сила Сибири», базой для которого послужит Чаяндинское месторождение Якутии — в первые 15 лет добычи компания не будет уплачивать с него НДПИ. В свою очередь, «Роснефть» получила льготу по НДПИ для Самотлорского месторождения, из-за чего в ближайшие десять лет, по оценке Минфина, бюджет будет ежегодно недополучать 35 млрд рублей. Фискальные послабления установлены и для проекта «Новатэка» «Ямал СПГ», в первые 12 лет реализации которого будут действовать нулевые ставки налога на имущества и НДПИ для газа с Южно-Тамбейского месторождения, а также сниженная ставка налога на прибыль — 13,5% вместо 18%. Сюда же относятся и нулевые пошлины на экспорт сжиженного газа, которыми пользуются все участники отрасли.

Помимо налоговых льгот, крупные компании получают прямые государственные субсидии. Например, в 2014—2015 годах правительство согласилось предоставить из Фонда национального благосостояния (ФНБ) 1,75 млрд долларов Сибуру» и 150 млрд рублей «Новатэку» на проекты «Запсибнефтехим» и «Ямал СПГ» соответственно. Строительство «Запсибнефтехима» в том числе ведется за счет средств «Внешэкономбанка» (ВЭБа), на счетах которого к концу прошлого года было размещено 575,3 млрд рублей из ФНБ. Средства фонда также были использованы для покупки привилегированных акций ВТБ, Россельхозбанка и Газпромбанка на общую сумму 279 млрд рублей.

Как следствие, к сегодняшнему дню ФНБ ликвиден лишь чуть более чем наполовину: из 3,773 трлн рублей правительству доступны 2,235 трлн, согласно оценке экономиста Кирилла Тремасова.

Богатые компании платят меньше, бедные граждане — больше

На фоне льгот и субсидий для крупного бизнеса особенно заметен рост налогов для граждан, а также для мелких и средних предпринимателей — как на региональном уровне, так и на федеральном. В 2015 году налог на имущество стал рассчитываться по кадастровой стоимости, а не по инвентаризации, как это было ранее. Тогда же был введен торговый сбор и плата с грузовиков массой свыше 12 тонн (система «Платон»), а с нынешнего года в Крыму, Краснодарском, Алтайском и Ставропольском краях действует курортный сбор.

С 1 января 2018 года освобождение от НДС не действует для сельхозпроизводителей, уплачивающих единый сельхозналог (ЕСХН) и имеющих годовой доход свыше 100 млн рублей — к 2022 году за счет ежегодного снижения на 10 млн рублей эта планка опустится до 60 млн.

Растут и неналоговые выплаты: например, в Москве с 2014 года территория платной парковки действует не только внутри Бульварного кольца, но и внутри Третьего транспортного.

При этом федеральное правительство, помимо повышения НДФЛ, обсуждает способы увеличения доли самозанятых, исправно уплачивающих налоги, — для этого, возможно, будет создано мобильное приложение, через которое блогеры и репетиторы будут напрямую взаимодействовать с Федеральной налоговой службой (ФНС). В докризисный период это могло бы стать одним из решений на пути вывода самозанятых из «тени», однако в кризис логичнее было бы продлить для них налоговые каникулы, срок действия которых истекает в нынешнем году.

Оправданной была бы и полная отмена налогов на совокупный доход, которые установлены для малого бизнеса (ЕСНХ, налог на вмененный доход, упрощенная система налогообложения и др.): в 2016 году, по данным Федерального казначейства, на их долю пришлось лишь 0,8% доходов консолидированного бюджета — 23,3 млрд рублей из 28,2 трлн.

Однако этих мер нет в повестке правительства, которое, наоборот, повышает налоговую нагрузку вопреки мораторию, объявленному в 2014 году. Слабым утешением служит тот факт, что рост налогов был характерен и для кризисов недавнего российского прошлого. Так, в 1992 году правительство Гайдара установило НДС со ставкой 28%, а также прогрессивный НДФЛ с диапазоном от 12% до 40% в зависимости от величины дохода налогоплательщика.

В свою очередь, в кризисном 1998 году был внедрен налог с продаж вопреки сопротивлению Думы, которая первоначально это предложение отвергла. Тяжелый бюджетный кризис 1990-х доказал ошибочность этих решений: выйти из него удалось только в первой половине 2000-х, когда правительство унифицировало НДФЛ (13%), снизило НДС (сначала до 20%, а потом до 18%) и отменило налог с продаж.

Однако в годы реформ это были во многом вынужденные ошибки: в 1992 году в Европе не было стран, где бы действовал плоский подоходный налог, который в то время выглядел экзотикой. Первой на его внедрение пошла Эстония, сделавшая это в 1994 году. Прогрессивная шкала тогда была чем-то само собой разумеющимся, а высокий НДС должен был позволить мобилизовать бюджетные доходы и снизить бюджетный дефицит, который в 1991 году, по оценке Всемирного банка, достиг 30,9% ВВП.

В 1998 году обязательства по повышению налогов российское правительство брало перед МВФ, чтобы претендовать на получение помощи, которая помогла бы уйти от дефолта: тот же налог с продаж был одобрен Думой в июле 1998-го, всего за несколько дней до того, как МВФ согласился предоставить России транш на 4,8 млрд долларов.

Нынешний же рост налогов связан с тем, что у граждан нет каналов влияния на правительство — в отличие от крупных компаний, которые напрямую лоббируют для себя льготы и прямые субсидии. Вот почему корпоративные налоги сегодня зачастую снижаются, тогда как налоги для физлиц и малого бизнеса, наоборот, растут.

Это в том числе привело к спаду реальных доходов, которые по итогам прошлого года снизились четвертый год подряд (на 1,7%, согласно данным Росстата). Однако столь длительное падение пока не заставило правительство изменить конфигурацию налоговой политики. И это, пожалуй, еще большая проблема, чем рост налогов сам по себе.