Без бумажки ты — букашка (история одной проверки)

Л. Елисеева

ПЕРСОНАЛ-МИКС:
Научно-практический журнал по вопросам управления персоналом

Отрывок из неопубликованной повести
Предприниматель, скажу я вам, — это в основе своей железная болванка, каковая и куется на наковальне трудового коллектива молотом внешних обстоятельств. И самые-самые из молотобойцев — радость наша, контролирующие органы.

А ведь органы эти — такие же люди, так же и уважать себя заставляют, так же и в одну лодку с нами попадают.

Так-то оно так, да моя лодка течь дала. Вот активы: шесть тысяч на счету и соратник-экспедитор Коля. Вот пассивы: трое детей, сорок лет и ноль договоров в портфеле заказов. Жить иль не жить мельчайшей рыночной инфузории? Вот в чем вопрос…

…Надо, пожалуй, начинать жизнь сначала, вяло подумала я, довлачившись до работы, но начать не успела. Около дверей моей конторки в полной боевой готовности, подпрыгивая и потирая руки, как вратарь на воротах, маячил Коля.

— Анна Сергеевна, ну где вас черти носят! Там вас ждут. Из этого... Из Пенсионного фонда.

Я прислушалась к себе. Странно. Известие скорее обрадовало, чем раздосадовало. Скорее взбодрило, чем добило. Странное было чувство, незнакомое, щекочущее и приятное. Похожее на желание рвать клыками живую, дымящуюся плоть.

— Спасибо, Коля. Не дрейфь. Мне эта проверка сегодня кстати. Кажется, я хочу искупаться в крови поверженного врага!

Я похлопала по плечу ужаснувшегося Колю, бормотавшего белыми губами: «Анна Сергеевна... с людьми... там женщины...» — и вошла.

Что же я увидела? Правильно: двух дам, одну помладше, другую постарше. Они были достаточно хорошо отмыты и в меру упитанны.

— Здравствуйте, — первой поздоровалась та, которая помладше. Она, судя по всему, была главной. — Документальная проверка за три года.

— Здравствуйте, — оскалившись в дружеской улыбке, ответила я. — Пожалуйста, только я восемь месяцев всего работаю.

— Предприятие-то зарегистрировано три года назад. Вы что, его купили?

— Вернее сказать, мне его подарили. Приятель в Штаты перебрался, так вот и отдал, можно сказать, ни за что. Но документация у меня вся есть.

(Вопрос из чистого любопытства: как вы думаете, чем дело кончилось? Вы, конечно, усмехнетесь и, не задумываясь, отмахнетесь: как бы ты ни топорщилась, штрафанут, ясно даже и ежу. На такой вопрос нынче ответит и десятилетний ребенок, поэтому попробую-ка я уточнить: а как штрафанут? За что? Вы, пробежавшись мысленно по своей жизни, небрежно похлопаете меня по плечу: был бы человек... Разденут тебя, бабонька, до нитки. А посмотрим!)

— Мы, в общем, закончили... — дружелюбно осклабилась младшая. — Все у вас в порядке.

— Не может быть! Такого не бывает. Если я и дура, то не настолько.

— Ну, что вы. Действительно, за восемь последних месяцев все в порядке. Другое дело, что два с половиной года назад не перечислено взносов на два миллиона двести тысяч, — и она протянула мне акт.

Я похолодела. Шутки кончились.

Черной шариковой ручкой на белой бумаге формата А4 было написано:

— Вы пени сегодня можете уплатить? — сочувственно спросила старшая. — Их бы вам остановить, а то еще нарастет.

— Вы... это... серьезно? Откуда у меня такие деньги? Вы же все видели! У меня такие суммы и не ночевали!

— А мы-то что можем сделать? — пожала плечами младшая. — У нас инструкция.

— Послушайте, — взмолилась я, — это же не по моей вине!

— Мы вас понимаем, — добродушно сказала младшая, вынимая из сумочки косметичку.

— Послушайте, — вскричала я, — у меня только шесть тысяч!

— А мы-то при чем? — терпеливо спросила младшая, доставая зеркальце.

Старшая, густо покраснев, смотрела в сторону.

— Послушайте, — зашептала я, — а что мне делать?

— Как что? Платить придется, что еще, — сказала младшая, подкрашивая губы.

Сейчас, как же. Разбежались! Удавлюсь, а ни копейки не отдам!

И тут меня осенило! Ну, не ангел сошел, а свет вдали воссиял. Я судорожно перебирала пачку документов и со стороны выглядела, видимо, совершенно потерянной. Но это со стороны! А в действительности...

— Послушайте, — вслух сказала я, — это ведь потому Алексей и уехал, правда?

— Какой Алексей? — уже брезгливо поинтересовалась младшая, закрыв косметичку. — Вы, в кого ни ткни, — все без денег. Однако на метро на работу, кроме нас, никто не ездит.

— Я потому не езжу, что рядом живу. Мне пешком пятнадцать минут, а на метро дольше получается, — объяснила я. — Алексей-то — умница... Это он мне предприятие продал и уехал. Интересно, ему там статус дали? Маразматического беженца? Понимаете, — уведомила я дам, — люди бегут из родной страны, потому что жить невозможно — кто из-за политики, а кто — из-за маразма. Русским сейчас статус политического беженца получить трудно, потому что у нас свобода и демократия. А вот принимает ли в расчет мировое сообщество градус российского маразма?

— Пожалуй, нет, не принимает, — подумав, продолжила я. — Маразм — новое явление в геополитике. С ним незнаком Международный валютный фонд и страны Большой семерки. Правда, она теперь восьмерка. Поэтому есть шанс, что маразм станет-таки предметом стратегических интересов сверхдержав. Тогда Америка признает Алексея, и у него появятся перспективы.

— Но вот появятся ли они у нас? — обстоятельно анализировала я. — Вероятность есть, но небольшая. Грандиозный эксперимент, участниками коего мы все являемся, заключается вот в чем: может ли отдельно взятая особь выплыть из волн маразма, или, упившись маразмом, особь пойдет на дно? Давайте подумаем вместе, — обратилась я к аудитории и спросила младшую: — В каком году вы родились?

— В пятьдесят шестом, — не соврала она от неожиданности.

— Что и требовалось доказать! — торжествующе объявила я. — Ведь я — того же года. А теперь сравним. Положим, фигурально выражаясь, на одну чашу весов вас, а на другую — меня. И что же мы увидим? С точки зрения плавания в маразме?

Младшая удивленно выкатила глаза, а старшая, не выдержав, тихонько прыснула.

— Мы увидим, — повысила я голос, чтобы заглушить нерегламентированный прыск, — на одной чаше молодую, красивую, умную женщину, хозяйку своей судьбы, квалифицированного специалиста, которого уважают коллеги и ценит руководство.

Младшая молодела на глазах.

— Обратимся к другой чаше, — презрительно развернулась я лицом к себе. — Вроде бы тот же возраст, те же социально-экономические условия формирования, но каковы итоги? Каковы? Постыдные долги внебюджетному фонду, дрязги с заказчиками, несложившаяся личная жизнь, трое безответственно рожденных детей — вот она, оборотная сторона современного этапа маразма! — Я прикусила нижнюю губу, отвернулась и осуждающе покачала головой.

Старшая, которую, судя по всему, вот-вот должны были уволить за профнепригодность, заволокла глаза слезами и стала вместе со стулом двигаться к выходу. Младшая, брезгливо осмотрев меня снизу доверху, тяжело вздохнула и тихонько посовещалась с товаркой:

— Ну что, может, не будем ее топить?

— Не топите меня, пожалуйста, — истово попросила я. — Еще одна попытка, еще один рывок! Все восемь месяцев я боялась одного: недоплатить! И надо же было так вляпаться, — совершенно искренне закончила я свою импровизацию.

Старшая, облегченно вздохнув, предложила:

— А давай не заметим? Все-таки, это не она виновата...

Ей-богу, выпрут ее скоро! Такие долго не работают.

— Ты что, план не собираешься выполнять, заступница народная? Тебе премии не нужны, конечно. Сама не живешь и другим не даешь, — обиделась младшая и обратилась ко мне:

— Ладно уж... За восемь-то месяцев пени сможете заплатить?

— Да! — радостно согласилась я. — Это, честно признаюсь, мне по силам, и я бы заплатила, но — увы! Увы! Не имею права.

— Вот, смотрите, — я выложила перед младшей бумаги. — Опытный Алексей, хлебавший маразм с момента его новейшего всплеска, настоял внести в договор купли-продажи пункт о своей личной ответственности по всем долгам предприятия до момента продажи. А вот, — я достала другое бумажье, — надлежащим образом зарегистрированное дополнение к уставу.

— Таким образом, — обратилась я к младшей, — парадоксальность ситуации заключается вот в чем: я глубоко сочувствую блеску и нищете Пенсионного фонда. Но помочь ничем не могу. К сожалению, конечно.

Возьму на себя смелость посоветовать: когда вы купаетесь в крови поверженного врага, соблюдайте сугубую вежливость. Сугубую!

— Так вы отказываетесь платить? — металлически спросила младшая.

— Не отказываюсь, нет, — услышала она проникновенный ответ, — я бы с удовольствием, но законного права не имею. Обращайтесь в Америку, штат Нью-Джерси. Розыск экономического преступника, нанесшего России ущерб в полторы тысячи долларов, поставит на уши Интерпол. Это еще что! — утешила я потрясенных слушательниц. — А если бы проклятый казнокрад укрылся в бескрайней сельве?

Старшая восхищенно посмотрела на меня, а младшая понимающе спросила:

— Вы издеваетесь, что ли?

— Это не я, — отвергла я инсинуацию. — Это маразм, но все по закону. А что же вы думали, за открытое общество и интеграцию в мировую экономику никто не должен платить? Да и бог с ним, с Алексеем. Он — ваша проблема. А мне, честной налогоплательщице, нанесен серьезный ущерб. Брошена тень на мою кредитную репутацию. Обсудим размер компенсации? В порядке, так сказать, досудебного урегулирования?

Дам как ветром сдуло.

Я сладко потянулась, свернулась клубочком и сыто замурлыкала.