Самосовершенствоваться можно и в своей профессии.
В Интернете меня принято считать всезнающим. Поэтому обращаются ко мне с самыми неожиданными вопросами: каждому интересно придумать такой, чтобы я не ответил. Соответственно, и мне интересно отвечать на всякие заковыристости. В частности, на традиционный вопрос «В чем смысл жизни?» я ответил: «Жизнь — процесс. Смысл процесса, как правило, в его результате. Всякая индивидуальная жизнь конечна. Следовательно, ее результат — то, что останется после нее. Смысл жизни — в том, чтобы после нас она была лучше, чем до нас и при нас».
Это, конечно, породило новые вопросы. Самый интересный, на мой взгляд: располагаете ли вы критериями — какая жизнь лучше? Тут уж я в ответе смог опереться на признанных авторитетов. Карл Маркс еще в «Экономических рукописях 1844 года» предложил измерять совершенство общества величиной свободного времени, предоставляемого каждому его члену для самосовершенствования. Иосиф Виссарионович Джугашвили в брошюре 1952 года «Экономические проблемы социализма в СССР» дополнил предшественника указанием на необходимость значительных материальных ресурсов для самосовершенствования — учебных заведений (в том числе и для учебы без отрыва от основной деятельности), спортивных сооружений, кружков по интересам… Значит, общество должно не только предоставить свободное время (по расчетам самого Джугашвили, социализм можно считать достаточно развитым, когда рабочая неделя сократится до 30 часов), но и обеспечить все необходимое для его полноценного наполнения.
Однако один из моих постоянных оппонентов — биохимик примерно моих лет с множеством бесспорных научных достижений — здраво отмечает: неужто свободное время — такая уж непреложная ценность? Человек, увлеченный своей работой, с удовольствием проводит на ней куда больше времени, чем требуют трудовой кодекс и (или) правила внутреннего распорядка.
Более того, некоторые рабочие процессы просто нельзя прерывать. Скажем, фреску — живопись по свежей (fresca) штукатурке — нужно успеть завершить, пока штукатурка не высохла. Если некий биохимический эксперимент занимает 15 часов — сможет ли ученый уйти через положенные восемь, даже оставив ход исследования под надзором своих ассистентов?
Правда, эти тонкости давно отражены в трудовом законодательстве как ненормированный рабочий день. Но предполагается, что рабочая неделя или хотя бы месяц остаются нормированными: просидел в лаборатории две смены подряд — можешь на следующий день вовсе не приходить. Между тем истинный творец по окончании этапа работы радостно приступит к следующему, прервавшись разве что на краткий отдых, дабы слипающиеся глаза и дрожащие руки не помешали точности действий и наблюдений. Недаром Аркадий и Борис Стругацкие свою «сказку для научных работников среднего возраста» назвали «Понедельник начинается в субботу»: настоящие ученые воспринимают выходные дни (в 1962–63 годах, когда происходит действие, рабочая неделя в СССР была еще шестидневной) как досадные перерывы между увлекательными трудовыми буднями и даже в новогоднюю ночь с удовольствием возвращаются в НИИ чародейства и волшебства прямо из‑за праздничных столов: «Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них наконец в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же».
Но все творческие порывы никоим образом не противоречат Марксу. Ведь в его теории необходимое время — то, что требуется для жизнеобеспечения человека и общества (в том числе и питания, и сна, и физической культуры ради оздоровления, и развития средств производства, и страховки от разных неблагоприятных обстоятельств вроде войн и засух, и многих других неочевидных, но и впрямь необходимых дел). Соответственно, свободное время — то, что остается сверх необходимого. А уж на что тратить это время — остается на свободное усмотрение его обладателя.
Правда, свобода бывает разная. С давних времен не прекращается философский спор: что важнее — свобода от чего-то или свобода для чего-то (на моем аватаре в «Живом журнале» моим почерком написано «свобода — для» — согласно моей позиции в этом споре). Вот и свободное время можно потратить на пьянки, гулянки да танцы с мордобоем (за них, кстати, с июня 1937‑го по июнь 1941‑го вылетела из Вооруженных сил СССР добрая половина из тех сорока тысяч командиров, что ныне объявлены невинно репрессированными), а можно — на споры с коллегами, библиотеки, музеи…
Как известно, лучшая работа — высокооплачиваемое хобби. Я всю жизнь следую этому правилу: делаю, говорю и пишу только то, что сам считаю нужным, — и всегда находятся желающие хорошо заплатить за это. Понятно, обладатель такого хобби вряд ли пожелает убегать с работы по звонку. И свободное в Марксовом смысле время он потратит прежде всего на совершенствование в избранном любимом деле. Не только потому, что за умелую работу заплатят больше. Но прежде всего потому, что собственное умение доставляет радость.
В последние годы понятия необходимого и свободного времени ощутимо перепутались еще и благодаря распространению надомной работы. Развитие информационных технологий позволило выполнять многие важные дела практически в любом месте. Так, главный редактор одного из сетевых изданий, где я часто публикуюсь, встречается со мной (у нас, кроме публикаций, есть еще немало общих планов) чаще всего в бесчисленных московских кормилищах. По ходу беседы с трапезой он успевает с ноутбука через Wi-Fi или 4G-модем просмотреть, отредактировать и выложить на сайт несколько статей, изучить сотню комментариев, ответить на десяток из них… Вот и определи тут, где свободное время, потраченное на еду и застольную беседу, а где необходимое — на текущую работу и стратегическое планирование грядущих дел.
Многие организаторы не любят надомную работу за то, что ее исполнителя трудно контролировать. Даже сдельную работу легко оценить, только если она типовая. Когда многие тысячи надомников всесоюзного общества слепых собирали одинаковые выключатели, статистики хватало для расчета нормативных трудозатрат. А как понять, работает главный редактор на пределе сил или может контролировать еще пару десятков авторов? Издание-то уникальное!
Наверное, лучший выход из положения — искать на каждую работу человека, искренне увлеченного ею. Такие, как правило, находятся даже на самые тяжелые и непрестижные дела. Вспомните хотя бы средневековую притчу о трех носильщиках, на вопрос «Что делаешь?» ответивших: «Камни таскаю», «На жизнь зарабатываю», «Собор Парижской Богоматери строю». А уж творческие занятия — от публициста вроде меня до аудитора, изощренно гоняющегося за нестыковками в документах, — и подавно являют обширное поле для поиска энтузиастов. Причем энтузиазм куда важнее уже выученных знаний или опыта работы. Если работа нравится — человек будет в ней совершенствоваться (как справедливо отмечает мой оппонент) и сверх необходимого времени.
Правда, увлечения творческой личности чаще всего разносторонни. Моя страсть к программированию не мешала мне тратить многие часы на чтение литературы по военной технике, бадминтон (увы, давно заброшенный, что видно по моей туше), интеллектуальные игры… Но все это — лишь во время, мною самим освобожденное от основного занятия. А потому я работал быстрее и точнее многих моих коллег.
Вот что трудно сделать с энтузиастом — это управлять им. Я сам никогда не подчинялся приказам: меня надо убедить в необходимости переключения на новую задачу. Но время, потраченное на убеждение, окупается с лихвой: дальше я работаю вовсе без ценных руководящих указаний.
Свободное время, по Марксу, нужно прежде всего тем, кто хочет развиваться как личность — и тем самым приносит пользу всему обществу. В какую бы сторону ни направилось развитие.
Начать дискуссию